Автору программы иногда кажется, что наш редакционный телефон уже устал принимать — нет, ни в коем случае не звонки, но весь груз нашей жизни, который с трудом проталкивается по телефонным проводам. Может, поэтому у Михаила Веллера и возникло желание несколько развлечь, а возможно, и повеселить радиослушателей, озвучив несколько отрывков из его новой книги, которая, если все сложится хорошо, к октябрю должна поступить в печать…
ВЕЛЛЕР: Это несколько театральных историй, которые я ни откуда не вычитал, а в общем так или иначе видел сам, в старые годы присутствуя в театре. А в театре иногда происходили вещи совершенно прекрасные и неожиданные. …Вот сейчас сначала делается запись, а потом она приводится в порядок, чтобы там не было никаких театральных накладок. А когда-то, когда существовал только прямой эфир, и от этого добавлялось волнения актерам, режиссерам, — все, кто делал спектакль, — иногда случались весьма интересные вещи…
Итак, первая история называется «Графинчик».
В те времена очаровательный рослый мальчик Ваня Ургант (он еще не рекламировал молочный напиток от запоров, — название мы не будем сейчас произносить, — у нас не реклама) был — как бы это сказать… Ну, в общем, путь в искусство бывает весьма долог, поэтому лучше начнем иначе.
В те дни Андрей Ургант, его папа, еще не только не похудел, но вовсе наоборот, еще и толстеть не собирался, и был, естественно, стройным и, я бы сказал, сверхъестественно выпивающим молодым человеком. А изображенный им когда-то в конце 80-х крик горьковского буревестника над равниной перестройки — это он, читая Горького, издал такой вопль, настолько долгий и громкий (я так не смогу!) все-таки не совсем мог считаться театральным искусством. А мы здесь о театре…
Так вот, когда их мама и бабушка Нина Ургант, прославленная после кинофильма «Белорусский вокзал», играла в Ленинградском театре имени Ленсовета, она и тогда уже пила… Нет, мы любим ее совершенно не за это, потому что милые причуды гениев лишь добавляют зрителям эдакой умиленной любви к их человеческим слабостям и порокам. Но в этом спектакле была одна такая сцена: ведя диалог, она наливает себе рюмку водки и лихо ее опрокидывает, подчеркивая этим неприкаянность своей героини и добавляя скромного обаяния ее стойкому характеру. Такое вот сценическое решение…
Ну, в графинчике, понятно, была вода, а Нина Ургант отработанным жестом пьяницы эту рюмку в себя закидывала… Тихо выдыхала и с повлажневшими глазами подавала реплику. И залу делался понятен ее задорный характер, ее беззащитная душа, — она эту рюмку очень выразительно махала… В общем, система Станиславского.
Я думаю, вы уже поняли: это должно было случиться раньше или позже. «Добрые» коллеги устали сдерживаться и налили в графинчик реальной водки: нельзя же упускать такой случай! И радостный актерский коллектив столпился за кулисами наблюдать этот поединок Мельпомены с Бахусом: им это казалось остроумным…
Ну, вообще-то голова актеру нужна, чтобы придавать выражение лицу и резонировать голосом. Итак: сцена, стол, графин. Нина подносит рюмку к губам. Партнер замер и просто впился в нее глазами как Цезарь Борджиа, следящий, как приглашенный кардинал сует в рот отравленный персик. Нина бросила содержимое рюмки в пищевод, эдак деликатно выдохнула и с некоторым недоверием стала слушать обращенные к ней речи партнера. На ее лице выразилось некоторое сомнение, глаза поголубели, и поголубевший этот взор искал точку опоры в окружающем пространстве, пока не остановился на знакомом графинчике.
Кивая фразам героя в такт собственным мыслям, она плеснула еще рюмку и выцедила подробно. И это было так точно, что в зале прошелестели аплодисменты. И речь ее оживилась такой иронической интонацией, она повеселела; реплики о своей нескладной жизни она подавала с этакой бесшабашной удалью, бравируя несчастьем и не ожидая сочувствия. Треснула третью, так смачно занюхала носовым платочком и с неизъяснимой язвительностью спросила: «А не выпьете ли и вы с одинокой женщиной?» И ее враг, мыча и блея, буквально извивался: «Да, но здесь только одна рюмка… Хотя… охотно…» — «А впрочем, мне и самой не хватит. Простите…»
Зал просто грянул: графинчик был то ли на пол-литра, то ли на литр. И с мрачной боевой улыбкой недавняя жертва двинулась на своего несостоятельного покровителя по спектаклю…
Оставьте первый коментарий