М.Веллер― Итак, воскресенье. 18-08. «Подумать только…». Говорит Михаил Веллер. Сегодня пока дойдешь до студии, миновав Новый Арбат, ноги не ноги — что-нибудь сломать, безусловно, можно. Такого размаха строительных работ в Москве, думаю, что и в 30-е годы тоже не было: техники не было столько, и денег было сконцентрировано не столько. Этот безумный ремонт вызывает в голове одну мысль, которую хочется отогнать от себя прочь.
Первое. Об этом говорили много. В стране кризис. Крылатая фраза Медведева – она останется его главной — «Денег нет, но вы держитесь…». И именно в это время — вот не 10 лет назад ни 8 лет назад, когда были кучи нефтяных долларов, с неба падали дождем – нет, именно сейчас нужно вкладывать безумные «бабки» в организацию Москвы. При этом, заметьте, не ожидается никакая круглая дата, например, 1000-летие города, или 900-летние, или, как правильно сказать: «А что, собственно, случилось?».
С точки зрения эстетической мы имеем дело… с одной стороны, большая радость, столичный город красиво выглядит, всё прекрасно, все заняты – никто не против. С другой стороны, когда это контрастирует с нищетой на значительной территории нашей страны, это такая, знаете, вывеска тоталитарного типа. В столице все чрезвычайно красиво, хотя, может быть, не очень удобно для людей, а вообще, в стране как-то всё трудно, плохо и бедно. Но навряд ли сейчас имеет смысл менять новое покрытие на другое новое, потому что Новый Арбат – правительственная трасса – содержалась в прекрасном состоянии. Можно было не ремонтировать еще лет десять. Все несколько лет назад ремонтировали и плитку, и проезжую часть.
Так вот, возникает еще мысль, что возможно наверху опасаются смены власти в течение, допустим, ближайшего года, чему образование Росгвардии, внутренних войск Росгвардии или как правильно называться – ну, в общем логичные показатели; чему закон – я Мизулину и Яровую вечно путаю, хотя они немного по-разному выглядят, но совершенно дамы одной идеологии, одной манеры мышления — так что этот закон Яровой насчет того, что недоносительство… — я чуть забежал вперед – это к тому, что если в течение года сменится власть, то нужно успевать опустошить бюджет страны настолько, насколько возможно. Это мои глупые фантастические, антиутопические предположения. У меня нет абсолютно никаких документальных так думать, ну, кроме того, что я не могу найти этому никакое иное объяснение. Тащи сейчас, потому что завтра – неизвестно, что будет.
И вот, перейдя от этого к законам…, вы знаете, чем прекрасен закон о недоносительстве? Это, как было в благословенные сталинские времена: как только газета «Правда» печатает критику на какого-то товарища — у него мгновенно замолкает телефон, а друзья и знакомые, завидев его, шарахаются на другую сторону улицы. Потому что ты никогда не докажешь, что ты чего-то не знал: как же ты, сволочь, дружил, а не знал — врешь поди! Это означает, что любое знакомство, с любым человеком, который будет объявлен врагом народа или имевший злой умысел – вот знакомство с ним уже может быть основанием для посадки. Такое в нашей истории бывало. И когда кажется, что в 21-м веке этого не может быть – люди думали так и в 19-м веке, и в 17-м веке, что «в наше время этого не может быть».
Знакомство с человеком может быть основанием для посадки. Такое в нашей истории бывало
И вот, в связи с этим ремонтом, с этим законом о недоносительстве, хотелось бы увязать несколько преинтереснейших вещей. А именно: абитуриентку, милую девушку-мусульманку в хиджабе не пустили в МГИМО, ну а потом поднялся шум, разобрались и пустили. На самом деле это повод для размышления так же, как суд в Австрии. Вы знаете, казалось бы, в огороде бузина, а в Киеве дядька – не-не-не-не-не-не-не! Это все явления одного порядка, надо уметь это видеть. Читайте Блока насчет капли в чашечке цветка и случайной пылинки на ноже карманном. Блог был замечательный поэт, лучший, очевидно русский поэт после Лермонтова во всей классике.
Так вот, что касается Австрии, вопросов накидали. Одни вопросы: «Наверное, в Австрии слушают передачу «Подумать только…» и поэтому Конституционный суд отменил результаты выборов». Другие – не вопросы, а утверждения: «Вот видите, вам не нравилась австрийская демократия, а теперь-то вы довольны, что пересмотрели?» Это надо увязать с еще одной вещью – почему-то у нас это прошло до чрезвычайности, до удивительного тихо; понятно, что на фоне легкого препирательства президента России с начальником Финляндии, всего происходящего в Сирии, и так далее, это все ерунда — несколько дней назад умер значительный, крайне заметный, знаковый американский социолог, философ, футуролог Элвин Тоффлер в достойном возрасте, чуть-чуть не дожив до 88 лет.
Ну, как полагается у порядочного западного мыслителя, родители его родом были из Российской бывшей империи, из Польши – уж это, как водится. Родился он в Бруклине, нормальная судьба. Дело все совершенно не в этом а в том, что Элвин Тоффлер стал знаменит, когда в 1900… если я не ошибаюсь… каком же году? – по-моему, в 80-м выпустил книгу «Футурошок». Книга мгновенно стала бестселлером, а пятью, помнится, годами спустя, вышла книга «Третья волна». С тех пор в создании, условно говоря, мирового образованного сообщества фамилия Тоффлера ассоциируется с идеологией и философией «третьей волны». Хотя он и не первый это придумал, потому что в 73— году в штатах в Штатах вышла книга Дениела Белла, где он употреблял это сочетание «третья волна», то есть формация, которая идет на смену индустриальному обществу. А вообще, о постиндустриальном обществе заговорил еще Сен-Симон, еще совсем не так давно прошла и не кончилась Великая французская буржуазная промышленная революция.
Так вот постоянные вопросы: чего читать? Сегодня нормальный человек, который хочет представлять себе, что же в мире происходит, как и почему, не должен не читать две книги Тоффлера «Футурошок» и «Третья волна». Это совершенно с гарантией.
Теперь мы зайдем с третьей стороны. Прошу не терять нить рассуждения. Мы говорили о Тоффлере, о «третьей волне». Не далее как вчера, переключая каналы, смотрю я: кто это там такие бегают грязные и противные, условно, средневековые? А что это вдруг поехали за всадники с плюмажем? Ха! Это «Анжелика, маркиза ангелов». Почему грязные ангелы? Почему такая потасканная маркиза? Что произошло? Это новый фильм 2013 года. Это не то, что было когда-то давно в 60-е, 70-е, где красавице Мишель Мерсье, понимаете, кругом бегают такие чисто помытые, завитые, хорошо одетые на фоне прекрасных пейзажей, лазурное небо… Не-не-не, в наши времена все делается иначе. Вначале она была еще ничего, а уж как она попала к своему Николя! Боже мой, бедный Николя! Старый, морщинистый… Разумеется, все небритые, немытые и грязновато одетые, как водится сейчас. Ну да, прогрессивный тунисский режиссер снял фильм — всё прекрасно.
Это совсем не так безобидно, как может показаться, потому что великий французский синематограф, который во Франции родился, которые вроде бы братья Люмьер изобрели, который во времена великих Кокто, Бунюэля слушайте, это же было кино! – то есть вот само это… Жан Габен, Жан Маре, это Бельмондо, это Ален Делон – боже мой, какой парад красавцев! Какой гениальный актер – многие считали, знатоки театра – был Жерар Филипп, которого-то хоронили в открытом гробу в костюме Сида, в котором он играл на сцене.
Так вот, что случилось где-то в 70-е, 80-е, 90-е годы, почему французское кино стало смотреть противно, и не только французское? Потому что это приверженность синевато-зеленовато-черновато-темноватой гамме. Такое ощущение, что новые режиссеры вылупились из вампиров, ненавидящих солнечный свет. Какой ты ни возьми боевик последнего 20-летия – я уж не говорю про авторское кино, а прежде всего, Франция – Франция тут впереди планеты всей – всё происходит в темноте и все ночью. У них ночная жизнь. Почему они живут ночью, а днем они, видимо, находятся в бессознательном состоянии где-то в укрытии – отчего?
Если мы возьмем эти чудесные лица, грязные, немытые, эту одежду, которая вытащена с помойки – можно сказать с гордостью за родину: у нас бомжи лучше одеты, чем у них исполнители ролей героев – что это, понимаете такое? Я уж не говорю, что бомжи обычно лучше побриты. А ведь это все депрессивная картина, и эта депрессуха объясняется тем, что «теперь так носят». Почему теперь так носят? Ну, потому что кризис наступил. Это классическое кино довели до завершения и совершенства – нужно что-то другое. И в этом другим вдруг оказывается какой-то странный такой неопримитивист Ларс фон Триер, который однажды — простите ради бога за утрирование – от отсутствия денег и трясучки рук с похмелья снял с рук, с плеч камерой так, что все тряслось, и за отсутствием времени, смонтировал черт знает как — рваный монтаж. И все сказали: «А в этом что-то есть. А это модно… Давайте снимать как фон Триер».
То есть лошадку эти ребята нарисовать не могут, прибегая к старому случаю с Репиным и молодыми модернистами, но снимать авторское кино – сколько угодно, что означает депрессивное и, простите великодушно, в чем-то аморальное современное кино. Потому что, когда вдруг героями делаются наемные убийцы… Какое знаменитое кинопроизведение по роману «Никита», и был фильм, и был сериал. Бедная девочка, она, конечно, была отброс общества, но потом она исправилась в жестких условиях, так по-макаренковски ее исправили — и она стала так чудесно убивать людей, которых она даже не знает… Вот ей сказали, что вот этих людей надо убивать – она их убивает на фоне своей влюбленности, женитьбы, романа – чудное существо? Но, правда, убивает. Это да, та самая релятивистская мораль. Да что вы, с ума сошли, в самом деле?
Если мы возьмем конец 60-х, начало 70-х, эти пять фильмов с Чарлзом Бронсоном «Жажда смерти» они назывались в русском переводе, когда человек своей рукой истребляет именно что отбросы общества, которые занимаются тем, что убивают, грабят, насилуют, уродуют, а полиции — нельзя: не по закону. Политкорректность еще не шла в полный рост, и никто еще не говорил, что это фашизм, а все симпатии не только зрителей, но и полицейских, — которые не могут же убивать: они слуги закона – на стороне этого мстителя, потому что эту мразь никак иначе не выведешь.
Когда в кино бегают грязные люди – это идеологические и эстетические аспекты разрушения современного общества
Тогда было несколько иначе. А сейчас мистер и миссис Смит — какие красавцы! – Бред Пит и Анджелина Джолѝ или Джо̀ли (я всю жизнь путал). Да, они убийцы, но это же не считается, это понарошку. Так оно понарошку и идет, хотя вопрос о том, что техника выше, а убийств меньше – это отдельный вопрос.
Но, когда Михаил Андреевич Суслов – не теряйте нить мысли – сказал по поводу книги Гроссмана «Жизнь и судьба», что даже через 200 лет эта книга не должна быть и не будет напечатана, и что печатать такие книги будет означать крушение социализма и коммунизма, Михаил Андреевич Суслов прекрасно понимал. И когда несчастные советские писатели и поэты заламывая пальцы, заливаясь слезами и водкой, кричали друг другу несчастные на кухне: «Ну, почему же так нельзя писать! Почему редакторы все душат, правят и редактируют грамматически правильно, бездарно и бездушно?!» Потому что эстетический аспект – это лишь один из аспектов идеологического аспекта общества, цивилизации, культуры. А идеологический аспект показывает общее состоянии цивилизации, потому что, как справедливо заметил классик и все помнят, «разруха начинается в головах».
И вот, когда в кино бегают грязные, небритые, немытые люди в депрессивных красках и тонах вместо того, что было несколько десятилетий тому назад – это не оттого, что в молодости все девушки были красавицы, а трава была зеленая – а оттого, что – сравните ради бога – все это идеологические и эстетические аспекты разрушения современного общества. Это все совсем не так безобидно.
А вот о современном обществе — мы возвращаемся к Элвину нашему Тоффлеру, которому не дали Нобелевскую премию за литературу; сочли, что не та литература. Хотя получал ее когда-то один великий французский, понимаете ли, философ за то, что у него был прекрасный стиль ( фамилию не называю – поищите, кто не знает). Получал премию по литературе сэр Уинстон Черчилль. Хотя вся история Второй мировой войны и лордов Мальборо – это была скорее история, нежели литература. Тоффлеру не дали, но Тоффлер крепко попортил настроение всем коллегам, потому что он – это в 70-то годы – стал писать абсолютно не академическим, не философским, не социологическим, не казенным языком — он писал по-простому. А стиль его был довольно легок, и читать его стали все. Ну, конечно, профессиональных историков это сильно задело.
Что означает книга о «третьей волне»? Потому что, если судить по тиражам, читателей у Тоффлера вряд ли наберется в России 10 тысяч человек, но несколько тысяч все-таки есть. Это хорошо.
Было, стало быть, традиционное, оно же аграрное общество, которое сложилось вместе с великой неолетический революцией, то есть, когда стало людей больше, хорошего пространства меньше; присваивательная – как сказать правильно? – форма хозяйствования уже себя не оправдывала, потому что для охоты требуется порядка 10, 15, 20… квадратный километров на человека, чтобы кочевать по своим угодьям, а если меньше – охота уже не прокормит племя. Короче, они перешли к оседлому образу жизни и земледелию. И вот тогда сложилось традиционное общество с большой семьей – старшие, средние, младшие – со своими порядками, со своим укладом, где главное было – прокормиться. Это я очень вкратце. Простите, что я говорю хрестоматийные вещи, но ведь, знаете, не все читают эти хрестоматии.
Далее – индустриальное общество, которое, на самом деле, ростки-то имело всегда. Вот как изобрели, условно, архимедов винт, как построили пирамиды – мы не знаем, как их построили, – как изобрели паровую машину, а паровая машина – это уже Джеймс Уатт, это уже великая французская буржуазная и одновременно промышленная — «буржуазную» мы оставим, Кромвеля отдельно, промышленную отдельно – революция; и вот тогда уже главное – начинают возникать фабрики, заводы, разделение труда, концентрация рабочих сил, условно говоря, поточный метод, стандартизация. Венец стандартизации – это нарезное ручное стрелковое оружие. Когда в конце 19-го века любая деталь, любая запчасть для любой винтовки подходила к любой другой. О! Вот это вот стандартизация.
Это индустриальный мир. Надо получать образование, а семья делается – любят у нас иностранные слова без перевода, от этого они думают, что они ученее – нуклеарной. Нуклеарной – это от слова «ядро» стало быт. Это означает, что вот это есть отец и мать, вот это – их дети. Насколько они заботятся о своих стариках родителях – это уже проблематично. Это в деревнях, в аграрном обществе, а в городах уже старики обычно отдельно. Вот на этой семье все держится. Отец зарабатывает, мать хозяйствует, детей много, половина мрет от отсутствия гигиены и профилактике, и так далее.
А вот затем, начиная со второй половины, а особенно с последней трети 20-го века вдруг, оказывается, что взял SAAB, отказался от конвейера и стал делать машины на небольших площадках в ручную – и лучше пошло. Вдруг оказалось, что пилюля – та пилюля, которая в ряде стран пишется с большой буквы – противозачаточная пилюля изменила представление о допустимости внебрачного секса, прежде всего, у женщин. И вдруг оказывается, что каких-то 5, 7, 8 процентов населения может всех прокормить, а остальные проценты не являются, в общем, строго обязательными. Вот это все и называли «третьей волной» — сначала Белл, а затем Тоффлер, который это понятие развил и канонизировал – эта третья волна отличается рядом моментом, которые просто хочется почитать, хотя это ведь совершенно невозможно читать все. То есть это переход к восстанавливаемым источникам энергии; хватит нам выкачивать нефть, газ, уголь, а вот ветряные двигатели, водяные, в смысле гидро, солнечные батареи.
Далее – это очень интересно – разнообразие типов семьи. Очень интересно пишет Тоффлер о разнообразных семьях. Разнообразные – это значит, двуполые, однополые, полные, не полные, одно поколение, два поколения, и так далее. Кроме того, постоянные, не постоянные. Дестандартизация во всем «третьей волне» соответствует. Кроме того разовое использование вещей — вот разовые стаканчики, разовая посуда вообще. Попробовали делать разовые подвенечные платья – не прижилось. Но, если когда-то вещи делались – английские товары! – так, что они служили десятками лет – сейчас это никому не надо. Годика через два-три надо все выкидывать, потому что оно вышло из моды, оно очень быстро поэтому изнашивается и теряет свой вид.
И все это быстрей, быстрей и быстрей, и это непостоянство, оно имеется во всем — в отношениях между людьми: сегодня одни, а завтра другие; место работы: сегодня одно, завтра другое; географическая мобильность: переезжаешь с места на место; профессиональная мобильность: меняешь специальности.
Человек многогранен, мы совмещаемся одной площадочкой, а что человек представляет из себя вообще, мы не знаем
Тоффлер предложил такое очень интересное понятие, как «модульный человек». «Модульный человек» — это означает, мы имеем дело не с человеком целиком вообще, как друзья в юном возрасте и члены семьи, а с каким-то аспектом этого человека. Человек многогранен, в нем десятки площадочек, вот мы совмешаемся одной площадочкой – мы с ним сотрудники или по кооперативу или по работе, или по рыбалке. А что там человек представляет из себя вообще, мы не знаем. И как только меняется ситуация экономическая, политическая, жизни нашей – мы разбегаемся с этим человеком, мы поворачиваемся друг к другу другими площадочками и работаем уже с другим. Такое вот взаимное потребление.
Так вот Тоффлер полагал, что все одно неизбежно будет. Хотя одновременно писал, что всё это альтернативная модель будущего, то есть это будет, но не наверняка, но все к тому и идет. Но, поскольку идет, но мы должны быть к этому головы. Потому что, в этом готовом есть, — писал Тоффлер, — и крайне отрицательные моменты типа: ставились опыты – по-моему, это самое интересное место в книге «Футурошок» — исследования тысячи человек на примере моряков, которые ходя в море, все в одинаковых условиях: у кого больше изменений в жизни – лично жизни, смена дома, места жительства, и так далее – у того уменьшается ресурс здоровья, тот больше болеет и быстрее умирает. Такая интересная вещь, словно человек рассчитан на ряд событий.
Сейчас перерыв на новости. Потом вернемся.
М.Веллер― Говоря о постиндустриальной революции, постиндустриальном общества, «третьей волне», надо, конечно, кратко упомянуть Римский клуб, основанный в 1968 году Аурелио Печчеи, который ставил перед собой задачи сначала чисто экологического характера – что же люди уничтожают природу? – затем, связанные с ними общегуманитарного характера. Затем это стало завязываться, естественно, пока они собирались и рассуждали, на вопросы также политического характера. И встал вопрос о создании условного такого надгосударственного мирового правительства, которое будет разумно распоряжаться ресурсами, которое будет не давать отдельным странам уничтожать такие сокровища планеты, как леса сельвы Амазонки или в Сибири, и прочее. Все это было, надо сказать, у Тоффлера и иже с ними, просто сильно детализировано. Потому что вот мы упоминали о том, что он Тоффлер называет трансценцей, то есть быстротечность отношений с вещами, с местами, с людьми, с организациями. Кроме того очень быстро внедряются разные новшества, которые изменяют нашу жизнь.
Потому что, когда американский студент смогу вдруг на небольшие деньги слетать на каникулы в Европу – реактивные лайнеры пошли – то это, конечно, сильно поменяло жизнь. А уж, что касается компьютерной революции, мобильных телефонов, нынешних этих гаджетов, которые носятся в кармане — да, это совершеннейшая революция. Да, «модульный человек» — все это понятно.
Когда валится гора информации, человек ничего не соображает, и спрашивает: «Я уже не знаю, чем верить»
Вот поэтому общества архаичные или традиционные, где отношения между людьми отнюдь не модульные, оказываются гораздо сильнее, потому что чисто условно, допустим, по книге «Крестный отец», сицилийская мафия внутри себя имеет дело с людьми целиком. Это, действительно, «семья», как они себя называют. Семье можно полностью доверять. Эта семья позаботится о тебе всегда во всем. Она отдаст за тебя жизнь, но и с тебя твою потребует. И она несравненно сильнее общества разобщенного. Потому что в этом разобщенном обществе, кстати, в результате всех этих изменений, революций, скоростей, необыкновенных возможностей, от этого обилия информации очень частой болезнью стала депрессия, стал своего рода хоть когнитивный диссонанс, хоть информационной шок – тупость стала овладевать людьми. Когда валится такая гора информации, человек уже ничего не соображает, и вдруг беспомощно спрашивает по-простому: «Я уже теперь не знаю, чем верить». Потому что понять он ничего не может, он только верит.
А Тоффлер говорил о, понимаете ли, демассовизации… там слова-то такие, ужасные – демассифицирование – по-русски это хорошо выговаривать, надо писать такие слова на ладони – демассифицирование СМИ… Видите ли, нам это пока, может быть, не понять, но в США уже в 1977 году — 40 лет назад! – впервые (с тех процесс продолжается) телеаудитория стала уменьшаться. Притом, что население постоянно росло, не прекращаясь. Уменьшаться стала телеаудитория, потому что люди стали информацию добывать из самых разных мест, кто откуда мог: из каких-то отдельных выпусков, из каких-то журналов, из каких-то газет, и так далее. А уж сейчас, в эпоху интернета и речи об этом нет.
Я был несколько даже удивлен и ушиблен тем фактом, что, когда несколько лет назад на Всемирной философском форуме в Афинах я решил — наивен, как веник в вазе заместо букета – я решил выяснить, какие же в мире самые авторитетные философские журналы. Ну вот, скажем, как был когда-то «Ланцет» британский, и он до сих пор все-таки остается авторитетнейшим изданием в области хирургии для врачей всего мира. А вот насчет философии – нет такого! Представители десятков и десятков философских течений, направлений и школ – и у всех свой журнал. И никто не говорит ничего генерального, и каждый тащит одеяло в свою сторону. Это все тоже свойственно «третей волне», — писал Тоффлер.
И далее, что очень ценно для нас, чтобы знать. Вот эта мультикультура по мнению адептов этой философии — ну да, мир, действительно, очень быстро меняется – мультикультура – один из аспектов, одно из свойств, одна из неотъемлемых особенностей этого прекрасного нового мира. Потому что да, будут разные производства, они идут домой: люди сидят, с компьютерами работают у себя дома. Будут разные художественные течения: у одного – одно, у других – другое. И все они должны сосуществовать. Будут самые разные народы, разные обряды, разные религии – вот это всё и есть мультикультура. И вот то, что мы имеем с этого сегодня.
А заметьте, есть еще один момент интересный есть в идеологии, философии «третьей волны» — это определенный антидемократизм, ибо, — полагал Тоффлер, а вслед за ним и многие – решение вовсе не всех вопросов следует доверять большинству, что вот меньшинства должны собираться и по разным поводам вырабатывать свои мнения, и так это должно быть.
Для нас это здесь непонятно, потому что в основном мы, конечно, девственно невежественны относительно всех этих учений и течений.
А там, когда говорят: «А мы не допустим у себя референдума по поводу выходить из Евросоюза или не выходить!» — это согласно той самой справедливой точки зрения, что народ, он, конечно, народ, но все-таки народ бывает дурак, и поэтому умные люди лучше знают, чего нужно народу. И вот образование этого европейского надгосударственного, наднационального правительства, оно абсолютно в русле всей концепции «третьей волны», потому что национальные государства должны исчезнуть. Вообще, народы, нации, национальные культуры с их особенностями должны слиться в одной единой… и тогда все будет хорошо, потому что это путь прогресса.
Вы знаете, когда Ришелье рубил головы дворянам, они тоже сильно сопротивлялись, потому что полагали, что это черт знает, что такое. Когда короли лишали знатных дворян баронства, лишали графов их вековых привилегий, сколачивая единое государство, было сильнейшее феодальное сопротивление. Его преодолели с большими трудами и немалой кровью, образовались эти национальные государства. А чего стоило огораживание в Англии? Сколько сотен тысяч людей умерло с голоду. А чего стоила промышленная революция, эта прялка «Дженни», это восстание луддитов, это разбивание заводов и фабрик?
Но у нас имеется сейчас одна особенность — особенность в том, что если бы этот процесс шел более-менее в унисон во всем мире, то интересно, что могло бы получиться? Но когда вот такое общество, уже почти постиндустриальное – Тоффлер полагал, что к 2025 году… сколько нам, 9 лет осталось? – какая ерунда – уже будет построено в Европе, в США постиндустриальное общество, — когда оно сталкивается с обществом традиционным, архаическим, оно абсолютно не в силах ему противостоять. А как же отказываться от своих ценностей? А как же отказываться от будущего? А что же, спрашивается, делать? Когда у нас наемные убийцы – это понарошку, а реальные мстители – они сегодня, понимаете, фашисты. Любое насилие – это фашизм. Десятилетия и десятилетия немцам объясняли, что любое насилие – то фашизм. Теперь в результате он смотрит, как несколько смуглых ребят насилуют его жену и кричит…
Вопрос: Что должен сделать нормальный мужчина, если он видит, что вот здесь, у него не на глазах кто бы то ни было пытается насиловать его жену? Убить и ничего больше. Это было всегда, везде, у всех народов – и это единственно разумная и единственно приемлемая мера. Потом можно сообщить, что предупреждал, что стрелял в воздух, что уже вызывал полицию… Ну, полиция там ехала 5 минут или 25 минут и прочее… Но, в общем и целом, простите великодушно, эти ребята сами нарвались на свою смерть, ничего больше не заслуживают.
Не получается. Вот по рамкам современного мультикультурного – оно пока еще мультикультурное – постиндустриального общества – не получается.
Возвращаемся к тому, что австрийские судьи, члены Конституционного суда в Австрии сочли, что выборы второго тура прошли с нарушениями, и что их надобно переиграть. Вы знаете, судьям в общем и целом тот подъем криминала, который приносят с собой неконтролируемые мигранты из соответствующих стран, абсолютно не нравится. Но сказать это вслух они не могут. А могут они в данном случае принять решение, поздравляя себя с тем, что им нисколько не пришлось кривить душой и поступаться совестью. Чего не хочет Австрия? Австрия не хочет переставать быть собой, только и всего.
И здесь, в этом нынешнем продолжении реализации этих планов и идей третьей волны – если бы Тоффлера не было, все равно бы шло вот так вот; он всего лишь кое-что понял, предсказал, смоделировал, а шло-то оно своим чередом; философы редко изменяют мир, они его разве что понимают и формулируют – так вот, в этом сегодняшнем мире очень интересно сплетаются интересы транснациональных корпораций. А, с точки зрения идеологии, философии «третьей волны», транснациональные корпорации – это идеал корпораций! Конечно же, у пролетариев нет отечества. Ну, пролетарии пока думают, что оно у них есть, а вот у миллиардеров его, в общем, скорее всего, нету, почему американский олигархат и полагает, что необходимо провести в президенты Хиллари Клинтон, потому что Трамп может поломать всю эту замечательную систему, где извлекаются фантастические прибыли из всего, и не только промышленниками, но и военно-промышленными комплексом и самими военными, которые строят карьеры – этот момент надо отметить пока.
Транснациональные корпорации кровно заинтересованы в едином мире, потому что им уже распоряжаются они
Так вот, транснациональные корпорации кровно заинтересованы в едином мире, потому что им уже распоряжаются они. А университетская профессура – люди слишком глупые для того, чтобы стать миллиардерами. Они могут быть большими теоретиками, но за теории не судят. Все сегодняшние академики в области советских гуманитарных наук, которые получали степени и звания за то, что они разрабатывали в русле марксизма-ленинизма – ни в чем абсолютно не раскаялись: Время, понимаете, было такое – вот люди делали карьеры в комсомоле, в коммунистической партии, а теперь они все исправно крестятся, а о том, что они делали, они хотят забыть. Они хотят скрестить ежа с ужом, как будто это не родная партия истребила к 41 году 98% священников. 98% репрессировано – неплохо, да?
Но это мы на минуту отвлеклись. Так вот совпадение интересов транснациональных корпораций, которые хотят единый надгосударственный мир и интересы прогрессивной гуманитарной университетской и молодежной — простите за неловкий очень оборот — общественности, они совершенно совпадают. Но при этом транснациональные олигархи хотят делать сумасшедшие деньги и иметь реальную власть над миром. Ну, а эти хотят своих скромных карьерок: занять кафедру, выпустить книжку, которую заметят, и кроме того — пользоваться престижем в своих определенных кругах. Всё! При этом они уверены в своей правоте. Никто из них не раскается никогда! Вот, если завтра начнется гражданская война между христианами, мусульманами в Европе, никто из этих мыслителей не раскается никогда.
Мы упоминали прекрасный пример: гражданская война в Испании. Хемингуэй был замечательный писатель и своего рода идеал, образец, эталон, и даже, простите, бренд. Он был мачо, он был охотник, он был спортсмен, он был драчун, он был пьяница, и он был гений. Но интеллектуалом он все-таки не был. И когда он писал – я пересказываю своим словами – как он ненавидит генерала Франка, охотившегося, сидя на складном стуле на уток под прикрытием своей мавританской кавалерии – он не понимал… он так и не понял, что происходило в Испании в 36-м – 39-м годах. Это Оруэлл понял, а Хемингуэй – нет. Он полагал, что против военного путча, за народ – значит, это правильно. А дальше – ему было некогда.
Это вспоминал Эренбург, как они с Хемингуэем вдвоем в одной машине едут на теруэльский фронт, и Эренбург говорит, что ночи в горах холодные, надо потеплее одеться – на нем какая-то куртка на меху. А Хемингуэй говорит: «А у меня горючее с собой», — и из всех карманов начинает вынимать фляжки и бутылки. Конечно, пить надо иногда меньше, хотя это не более, чем шутка.
Так вот то, что они ничего не поймут и то, что сейчас там происходит. Австрия не хочет переставать быть национальным государством. И не факт, что вот эти элои, эти беспомощные люди, которые отшибают руки собственной полиции, после чего полицейские поворачиваются задом к мэру города, после чего полицейские не подают руки президенту страны – то, что работать невозможно – если бы только такие государства были на земле, ладно. Но когда они сталкиваются с архаичными государствами, когда они сталкиваются с единством мусульманской уммы, они вдруг оказываются абсолютно беспомощными.
Вот сейчас мы возвращаемся к хиджабу. Когда писались прекрасные декларации и законы о запрете и справедливом запрете любой дискриминации — по полу, по возрасту, по расе, по национальности, по религиозной принадлежности и так далее – всё это был абсолютно справедливо. Но заметим, что все эти декларации писались людьми, которые были воспитаны, более того, которые были сформированы исключительно в лоне христианской ментальности. Они могли быть неверующими, но, так или иначе, это сложилось в Европе как европейская христианская ментальность.
Таким образом, когда в любой европейской стране, или в Штатах, или в России люди ведут таким-то вот образом, они полагают, что религия, конечно – будь он свидетель Иеговы, или адвентист седьмого дня, а самое главное, не важно – католики, православные, протестанты – это все не имеет никакого значения; да, в общем, даже и иудеи никому по большому счету не мешают, разумеется, и буддисты, разумеется, и мусульмане никому не мешают.
Но в Советском Союзе за 70 лет был создан своего рода светский ислам, как правда быстрее и не менее жестко он был создан Кемалем Ататюрком в Турции, где люди могли веровать в Аллаха, молиться Аллаху, но вся форма одежды, весь дресс-код, весь код поведения, привычек и так далее, свод законов был европейский, то есть христианский. То есть: моногамия, никаких этих браков из четверых; никаких законов шариата по поводу сексуальных отношения, пития спиртных напитков, изображения художниками, и так далее – так оно было, в общем, и у мусульман в Советском Союзе, потому что отношение к имамам было ничуть не лучше, чем отношения к священником любой другой конфессии и религии.
Но когда стал возрождаться ислам, все стало иначе. С одной стороны, европейцы, американцы, прежде всего, полагают, что они имеют право наводить порядок в исламских странах для их же блага: «Да пробомбить, но для блага этого же народа. Да, они там убивают друг друга, поэтому мы поможем убить плохих, и тогда там будут хорошие». То есть полагая свои ценности, европейские абсолютно универсальными, не в силах допустить, что у других народах, у других религий ценности могут выглядеть иначе.
В исламском мире они выглядят несколько иначе, и они гораздо более нетерпимы.
Если сегодня христианство – это религия, а за ним весь образ жизни, который ведут и атеисты и все на свете, то с исламом не совсем так. Потому что ислам подразумевает из себя кодекс поведения, все отношения между людьми, устройство семьи, и в конце концов, устройство власти и подчинение этой власти. То есть одновременно это идеология, это наука о государстве, это ментальность – это все вместе. Понимаете, шариат, он неотделим абсолютно от ислама. Вот можно быть христианином и вести себя, как угодно. Потом пойти на исповедь, а можно и не пойти. Можно пожертвовать на церковь, а можно не жертвовать. Можно считать при этом, что ты христианин.
Шариат неотделим абсолютно от ислама. А вот можно быть христианином и вести себя, как угодно
В исламе несколько не так. И подчеркивание своей принадлежности к исламу… Вот не то что «я мусульманин» — на здоровье! – «а я христианин», «а я буддист», «а я иудей», «а я шаманист» — не важно. Дресс-код – это подчеркивание своей принадлежности к исламской культуре, к исламской идеологии, к исламской системе ценностей, каковая культура, идеология, и система ценностей совершенно не желает совмещаться, то есть сливаться в братстве, быть толерантной к иным системам.
У сегодняшнего христианства миссионерская функция как-то почти что иссякла. У иудаизма миссионерства не было никогда, там напротив, было замыкание в своей общине. А в исламе миссионерский посыл очень силен, что хорошо бы сделать мусульманам всех, ибо это религия истинная. И когда здесь сталкивается ряд ценностей, понимаете ли… А как насчет четырех жен? А как насчет запрета на спиртное? Как насчет запрета на свинину? И так далее, и так далее… Дело здесь не в религии. Дело здесь совсем в иной манере поведения.
Даже начинается в той же Франции. Выходят мусульманские женщины, одетые так, как требует шариат и начинают только что не бить француженку, которая в этом парке 20 лет загорала в купальнике – хватит загорать в купальнике, не подобает загорать в таком виде! Но нельзя сказать им: «Поезжай к себе домой – и там, как хочешь». Дело в том, что отношения ислама и христианства сегодня ассиметричны. То есть в христианских странах, где действует толерантность и терпимость, мусульмане должны пользоваться такими же правами, как любые другие люди – это все совершенно естественно. Но на исконной территории ислама эти шутки не проходят. Никто не собирается со своими христианскими обычаями лезть в Саудовскую Аравию, в Мекку и Медину – их там не ждали. Более того, их туда не пустят. Более того, их за это покарают. Вот из-за этой асимметрии происходят тяжкие вещи, потому что, когда мусульманин, верующий в то, что он попадает рай, кого-то взрывает – ну, об этом уже очень много говорили, сейчас нет смысла повторяться. Только симметричные отношения, только «как вы к нашему Петеньке — так и мы к вашей Машеньке», могут создать между народами, между людьми нормальные отношения.
Когда новое общество сталкивается с обществами архаичными, это общество оказывается бессильным
И вот здесь возвращаемся к Тоффлеру. Вот эта идея создания надгосударственного, наднационального общества мультикультурного – ну, про мультикультурность, наконец-то, хватило мозгов, сказали: «Вы знаете, кажется, ребята, у нас не прошло». Так вот, когда это сталкивается это чудесное общество с обществами архаичными, храбрыми, способными убивать и готовыми умирать, имеющими очень жесткую систему ценностей, очень жесткую систему императивов и табу, то это общество оказывается бессильным перед такой архаикой; оно не в состоянии бороться с ней, придерживаясь того, что называется своими ценностями.
А вдобавок на последних полутора минутах… Есть такая проблема, давно известная ученым – проблема 2045. Это, когда однажды, независимо друг от друга, российский математик Панов и австралийский биолог Снукс решили посмотреть, как там ускоряется получение информации человечеством, как там вообще все большими объемами информации владеем по мере времени. И вдруг оказалось, что удвоение информационного массива, оно подчиняется логарифмической периодичности, и что кривая, эта гипербола загибается. А подтвердил это американский ученый изобретатель Реймонд Курцвейл, человек более знаменитый, чем первые двое еще и другими вещами.
Это означает, что к 2045 году уровень удвоения информации в какое-то время, этот график выходит на вертикальную линию. Это означает, что она будет удваиваться каждый миг, который невозможно определить. И вот товарищи ученые не понимают, что это значит. Но все ждут от 2045 года чего-то непонятного, неизвестно-апокалиптического. То ли человечество кончится, то ли люди в киборгов превратятся, то ли цивилизация видоизменится так, как мы и представить себе не можем. Но будет что-то не так, как было до сих пор. Сколько у нас там лет осталось? 30, что ли? 29? Все молодые доживут. Желаю всем дожить до следующего воскресенья. Всем вам доброго, до свидания!
Оставьте первый коментарий