М.Веллер ― Добрый день, дорогие радиослушатели! На самом деле все не так просто организовать в этом мире. В этом вы убедились сами, как и я, Михаил Веллер, который пытаюсь быть сейчас к вашим услугам в течение часа. Так что, ежели у кого возникнут определенные претензии к качеству звука, к качеству картинки – ну, никто не совершенен. «Rien n’est parfait»,– сказал Лис, описанный Антуаном де Сент-Экзюпери. Нет в мире совершенства.
Все вопросы, заданные вами, заранее рассортировал, естественно, на ряд групп, ибо я принимаю все претензии в свой адрес по делу, а именно: что говорю слишком быстро, успеваю втиснуть в это время слишком много, монолог получается слишком густой. Как говорил Жванецкий про себя, Жванецкого: «Михал Михалыч, помедленнее – народ за вами не успевает». Я постараюсь помедленнее.
Совершенно понятно, что первая группа вопросов сегодня – это всё, связанное с терактом в Париже. Все соболезнования уже выражены, добавить к ним что-либо по части соболезнований, пожалуй, наверное, нечего. Но что я скажу: одни уроды сделали эту ситуацию возможной, другие уроды сделали эту ситуацию неизбежной, а третьи оказались невинными жертвами, которые погибли ни за что ни про что.
Тут, когда я смотрел вопросы, оказалось вдруг, что мне цитировать меня самого. Я вам тоже процитирую. На самом деле это из книжки, которая вышла у меня 10 лет назад, которая называется «Великий последний шанс», где есть слова о терроризме. Всю ее читать, разумеется, не буду – она длинная – а только чуть-чуть.
«Заметьте, господа, когда сгущаются, назревают и подступают серьезные события — жизнь ускоряется по экспоненте, и ход вещей подобен графику параболы: взметает по кривой. Закон лавинообразного нарастания. Вчера рванули взрывы в лондонском метро, это был 2005-й год, — Городское движение парализовано. Семьсот раненых, пятьдесят убитых, и продолжают». Здесь подробности про то, как выглядят люди, которых разрывает на куски. И что же заявил этот моральный урод, это ничтожество ума и боли, исполняющий сегодня обязанности премьер-министр Великобритании? — это прошлое, 10 лет назад. – Во-первых, что «террористы будут найдены и преданы справедливому суду». Во-вторых, что «террористам не удастся заставить нас отказаться от ценностей нашей демократии»».
Социум, любое человеческое сообщество может существовать только если оно будет действовать воедино.
Вот об этих ценностях. Когда я имел счастье или несчастье – можно расценивать с двух сторон – беседовать с другом и любимым советником Франсуа Олланда, которые приезжал, помнится, прошлой зимой в Москву, встречался с людьми, беседовал — он вполне неплохо говорит по-русски. Он родом из Польши, избежал холокоста и так далее – то он говорил, что нужно активнее, понимает, спасать беженцев, нужно активнее…, нужно слать больше судов, нужно не допускать, чтобы они тонули. И одновременно он выказывал сожаление: «Что же мы можем противопоставить их идеологии? Вы понимаете, ведь они так верят, что они способны взрывать себя. А какую идею можем мы противопоставить им? У нас нет такой идеи». То есть он не вовсе глупый человек. Он говорил вполне разумные вещи.
И когда я собственными ушами слышал и собственными глазами видел такого чудесного интеллигентнейшего датского профессор, разумеется, левого, как вся сегодняшняя западная профессура, разумеется, неосоциалиста – правильней всего сказать так – по мировоззрению, который говорил, что «ну, конечно, самое простое – наших граждан, которые поехали, повоевали на стороне ИГИЛ и теперь возвращаются – проще все их вообще не пускать в страну, а можно еще, вообще посадить в тюрьму. Но разве это можно, разве это правильно? Мы же должны помочь им адаптироваться в наше общество. Мы же должны помочь им стать равноправными гражданами».
Вот такова точка зрения этих ребят, и другая точка зрения не допускается. СМИ работают исключительно в этом направлении. И теперь представьте себе такой разговор с террористом, молодым человеком, считающим себя правоверным мусульманином, радикалистом с таким вот профессором, который объясняет ему: «Сейчас мы поможем адаптироваться тебе в нашем обществе». На что он получается вопросы: «А что ты можешь мне предложить, старая развалина? Вы живете в дряхлом, бесцельном, бессмысленном, безнравственном, совершенно никому не нужном обществе. Ваши женщины одеваются как шлюхи и ведут себя как шлюхи. У вас нет абсолютно никакой идеи. Вы не верите ни в кого и ни во что, хотя называете себя христианами, -знали наши предки христиан, они выглядели совсем иначе, — Все, что вы делаете – вы пытаетесь пользоваться благами. Благами вы пользуетесь, потому что веками обкрадывали всех нас, — искренне считают эти люди. – Так вот, ваше общество вообще не имеет право на жизнь! Общество развратников, общество безбожников, общество без будущего, общество, которое живет по правилам, противным Всевышнему! Да, мы согласны пользоваться вашими автомобилями, вашими компьютерами, айфонами. Более того, мы даже согласны пользоваться вашими женщинами, которые будут услаждать воина. Разумеется, на таких не женятся, потом их можно выбросить. Ну ладно, пока пусть будут. А вы все, неверные собаки, нам вообще не нужны. Или вы примете ислам и поймете, как надо жить, или мы вас убьем, или бегите, пока есть ноги и целы головы». Вот и вся беседа.
Дело в том, что у сегодняшнего ислама есть то, что называется надличностными ценностями; есть то, за что они готовы умирать. Я сформулировал давно и написал это на задней стороне обложки одной книги: «Когда нет, ради чего умирать – нет ради чего и жить». Потому что стоимость жизни измеряется тем, за что ты способен отдать свою жизнь, чтобы это оставалось без тебя, но оставалось людям, твоему народу, будущему. Если нет такого ничего, то, в общем, ты на земле живешь зря.
И вот христианство дошло до своего предела. Оно уже больше ничего не может. В сущности, идеология сегодняшнего христианства – это социально-потребительский онанизм. То есть пусть все будет так, как сейчас; пусть всем будет хорошо. Никто не должен напрягаться. Человеческая жизнь – священна. Все виды удовольствия – это священное право любого человека. И вот так должно быть, и, пожалуйста, не надо никаких трудностей и никаких войн, и мы дадим это всем.
А вы спрашивали, хотят ли они это взять? А вы уверены, что это и есть главная ценность?
А тут были еще два вопроса с личным оттенком: Как там мне было читать лекции в Кембридже? Понравилась ли мне Англия? – и тому подобное – откуда вот я вчера вернулся. Скажу я вам, что у англичан особенные мозги. Если они неспособны, допустим, в кафе вбить в стену хоть один крючок, чтобы было, куда повесить плащ – это вызывает сомнения в их умственных способностях. Вот, может быть, с этими мозгами они сделали изобретений совокупно с ирландцами и шотландцами больше всех в мире, пока Америка силу на набрала.
Я хотел сказать, что англичане, как в массе своей европейцы, но в частности, англичане – люди чрезвычайно вежливые, доброжелательные, отзывчивые и позитивные. И если ты натыкаешься… Как мне нужно было в метро купить билеты – опустить туда монеты – автомат никак не хочет принимать, и второй не хочет принимать, а третий хочет принимать и тут же выбрасывает. Потом оказалось, что из пяти автоматов три не работают. Вот мне они попались. И я пошел к служителю попросить помочь – ну, не работает. Там стоял какой-то паренек, судя по всему, из индусов или пакистанцев – это те ребята с зеленоватым оттенком кожи, которые при спокойно жизни очень быстро делаются жирненькими. Вот ему на вид лет около тридцати – он уже жирненький. У него эти автоматы тоже не работали, так он стал буквально орать на меня. У меня глаза полезли на лоб. У меня не укладывалось в этой голове моей, что англичанин может на кого бы то ни было повышать голос, на незнакомого… Ну, какой же он англичанин. Он вот это вот чмо, имеющее британское гражданство.
Второй раз – в аптеке. Это тоже был красавец. Более всего, если кто видел старое знаменитое кино «Лоренс Аравийский», где Энтони Куин во цвете лет играет вождя арабских племен – у него такой ломаный, горбатый нос, смоляная борода, темно-огненные глаза (Энтони Куин был силен!) – вот это мог быть его сын, вот такого же огненно-горбоносого вида. Но к британцам… никакого отношения. Он меня в упор не желал видеть, он не желал со мной разговаривать. Что, вот это и есть?.. Нет. Мне удалось выяснить после шестого вопроса – он все-таки советскую школу не проходил и что такое терпение, не знает, по виду – явно не буддист – что для этого нужен рецепт. Вообще-то это у них есть, хоть завались, просто нужен рецепт. Но сказать сразу он не хотел.
Так вот это большая ошибочка, что вы примете на свою площадь в свою страну мигрантов, дадите им все, отнесетесь к ним как к равным, приподнимите их — и они станут как вы, и вы сольетесь в братской любви. Не сольетесь. Они вас сольют совсем в другое место.
Фокус в том, что хотя тот самый Джон Ролз, который тоже англичанин, который – та самая «Теория справедливости» – в 71-м году, которая стала библией политиков, юристов Запада, говорил: «Мы поставим такой опыт. Вот отношения между людьми. Если мы исключим зависть…». Он исключит зависть! Он изменит человеческую природу. Он уберет из человеческой психики стремление к самоутверждению. Потому что стремление к самоутверждению имеет два аспекта: позитивный и негативный. Позитивный – стать самому выше все. Негативный – сделать всех ниже себя.
Вот негативная половина – стремление к самоутверждению и называется завистью. Вот Ролз решил взять искусственного человека, и на искусственном человеке построить, с точки зрения, искусственную справедливость – то, что мы сейчас имеем.
На самом деле весь этот терроризм – это ведь партизанская война.
Так вот, ни в Англии, ни во Франции, ни в Германии, товарищи турки, курды, арабы, пакистанцы, которые имеют все те же права, что и коренные, а иногда и больше, иногда и предпочтительное право имеют, они отнюдь, за небольшим исключением, не горят любовью к аборигенам и своим благодетелям этих стран. Они в глубине души их ненавидят. Потому что, когда англичанин, француз, немец – это все равно – человека, который приехал из страны более бедной, из страны культуры более низкой, ставит на свой уровень, и помогает ему жить, и относится к нему подчеркнуто, как к равному, в глубине души, в подсознании у него все равно остается это чувство: «Вот я хороший человек, потому что ты-то, в общем, ну… туповатей меня, ты, в общем, ниже меня, ты, в общем, на все это право имеешь, потому что я тебе позволил. Я вот хороший парень и отношусь к тебе как к равному, хотя, в общем, мог бы и НЕРАЗБ».
А вторая сторона это отлично понимает. Даже если к ней так не относятся, так не думают, она все равно это понимает, и думает она: «Погоди, белая сука, будет и на нашей улице праздник. Ишь, благодетели! Они мне разрешают существовать рядом с собой. Я буду существовать вместо тебя! Вот тогда посмотрим, какими глазами ты будешь смотреть на меня, а я на тебя». Это вы из человека не вышибете. Это не относится к творческому, хорошему, какому-то высоко энергетичному умному меньшинству, но к большинству это относится, уверяю вас, в полной мере – поговорите с психологами.
И во Франции, где СМИ, как практически везде на Западе, принадлежат исключительно левым, и про сирийцев, палестинцев, ливийцев, египтян и прочее можно говорить только хорошее или ничего, вот вдруг случилось такое несчастье. И понимаете, что они говорят? Это хорошо спланированный заговор, который был осуществлен на уровне НЕРАЗБ за границей, но опирался на какие-то внутренние силы тоже.
Вот одновременно с печалью, естественной болью, естественным сочувствием, естественной какой-то скорбью, унынием естественным испытываешь чувство огромного презрения и брезгливости к великой и прекрасной некогда стране, населенной великим, талантливым некогда народом. Потому что полтора десятка пацанов – полтора десятка! – с автоматами Калашникова и взрывчаткой могли поставить на уши и затерроризировать весь Париж. Это они с кем воевать-то собрались, товарищи французы? Их же, действительно, по выражению Стругацких на улице перочинными ножиками резать будут. И вот сейчас они опять собираются все сплотиться. Против кого сплотиться? Против нескольких пацанов, которые решили пожертвовать жизнью и убить как можно больше неверных. Ну и как они сплотятся?
Понимаете, когда выдвинули тезис о запрете коллективной ответственности, они думали, что они большие гуманисты. Прям-таки последователи товарища Сталина: «сын за отца не отвечает». Вот это отсутствие коллективной ответственности ну оно разве что только почему-то на Германию не хочет распространяться. Вот уже вышли на пенсию немцы, которые родились после войны, и все равно почему-то они должны разделять чувство вины за преступления Германии во время Второй мировой войны. Они младенцами были. Они, в общем, по случайке выжили, что союзники их не разбомбили. А разбомбили от пол-Германии в щебень. Но это-то дети, в чем виноваты? — А, нет – вот коллективная… А все остальное – совершенно не виноваты.
То есть современный интеллектуал, он должен, придав лицу значительное и скорбное выражение, сказать: «О! Это средневековая поэзия! О! Это Джон Дон, человек не остров, а часть континента, поэтому не спрашивай, по ком звонит колокол». При этом дурак с образованием не перестает быть дураком. Он ничего не понимает. Умение, видите ли, понимать – это умение встроить случай, факт, единичную конкретику во всю общую систему взаимных причинно-следственных связей. Когда ты в одной иголке видишь всю мозаику. Понять – это когда разведчик-аналитик сидит в чужой стране под крышей какой-то клерка, какой-то фирмы, не делает ничего, кроме того, что он с утра до ночи читает газеты этой страны. И он видит, что резко подпрыгнули акции одной компании, втрое выросла ее капитализация. Он начинает рыть, что за компания. А она импортирует титан, а титан – то стратегической сырье, которое идет на элементы подлодок, ракет, авиации и прочее. И из этого следует, что страна собирается наращивать свой военный потенциал – вот из повышения акций этой компании. Вот этим отличается «понимать» от «знать». Знал-то это любой дурак, который читал биржевую сводку.
Так вот, образованный дурак знает, а понимать – не понимает. Он не понимает той элементарной вещи, что любой террорист – это коготь от тигра, это одна присоска от одного щупальца спрута. А разбираться надо со всем организмом, потому что этого террориста кто-то родил, выкормил, воспитал, кто-то вложил ему в голову эти идеи, кто-то научил его владеть оружием, а кто-то это оружие дал, кто-то привлек его к этой организации, а кто-то дал ему этот план, а кто-то согласился дать ему убежище, а кто-то подогнал ему машину на место преступления. Вот все это и должно быть ликвидировано.
Этого террориста кто-то родил, выкормил, воспитал, кто-то вложил ему в голову эти идеи.
То есть на самом деле весь этот терроризм – это ведь партизанская война. Но эта партизанская война идет в интереснейших небывалых условиях, когда могучее, до зубов вооруженное государство говорит единичным слабым, плохо вооруженным партизанам: «Вы знаете, во-первых, не волнуйтесь. Все ваши соплеменники, все ваши единоверцы абсолютно никак не пострадаю, их никто не тронет. Во-вторых, если вы будете захвачены живыми, вашей жизни, вашей безопасности ничего не угрожает. Вам гарантируется жизнь, хорошее отношение. Вы будете сидеть в евротюрьме с трехразовым питанием с душем, с прогулками. Ничего страшного. А потом, может быть, ваши друзья захватят самолет заложников, и тогда вас обменяют — ну мы вас тогда и выпустим из тюрьмы. Так что давайте, ребята, действуйте!»
Вот примерно так выглядит современная борьба с терроризмом. Как борьба с терроризмом выглядела раньше? Когда в 2002 году палестинские террористы захватили храм Рождества Господня в Вифлееме, то была бы устроено, допустим полтораста лет назад – ни приведи боже, мы не фашисты, мы против, мы ужасаемся – было бы устроено такое избиение мусульман во всех христианских странах, что те, которые живьем добежали бы до исторической родины, считали бы себя счастливыми людьми, и своим правнукам велели бы больше не совершать подобного.
Нет! В результате с этими террористами велись переговоры. Вы их привезли Европу – получайте! Вы же этого хотели.
Ну, действительно, задумались о том, что, может быть, немножко закрыть границы… То есть, вы понимаете, какая прелесть! Один прибыл в качестве сирийского беженца в Грецию – зарегистрировали. Еще один — был нормальный французский гражданин, он был француз. Он не был французом! Во-первых, он был мусульманин, во-вторых, он был араб, и только в третьих — ну его было французское гражданство. Вот такова была самоидентификация этого человека, вопреки лжи, которую изрыгают из себя левые идеологи, которые занимаются самоубийством, при этом разводят руками: «Ну как же так! Мы же хотели всего хорошего».
Среди прочего мне задан вопрос: «Почему это каждый раз, когда говорится, упоминается, пишется в тексте ИГИЛ, после этого обязательно как мантру надо добавить: «Организация запрещена в России»?» Отвечаю: не знаю. Официально института цензуры не существует. Ни о каком приказе начальства всегда так писать – мне неизвестно. Я это могу объяснить идиотским стадным чувством, которое диктуется страхом в генах. Вот один написал – и все вдруг решили, что надо повторять. По-моему, это не более чем показатель какой-то социальной неполноценности относительно это вот добавки.
Что можно сделать, по моему мнению. Во-первых, впаять пожизненное заключение Олланду, как соучастнику этого массового убийства, как человеку, ответственному за обстановку, где это стало возможным. Он же обещал всем всё, в том числе, религиозным меньшинствам, сексуальным меньшинствам. Благодаря голосам мусульман он прошел в президенты. Они оказались маленькой гирькой на чаше весов. Чтобы он сидел до скончания века, и чтобы 1700, только известных спецорганам Франции бойцов ИГИЛа с французским гражданством были как минимум отправлены в Кайену, где бы они подохли на тех самых помеси рудников и перечных плантаций – и ничего иного.
Люди заявляют: «Да, мы будем отрезать вам головы». А им говорят: «Ну, мы будем за вами наблюдать, но мы поможем вам встроиться в общество».
С этим самоубийством можно кончать только жесткими методами. И в данном случае псевдодемократия оказывается абсолютно губительная. Всему свое время. Да, сейчас – время новостей.
М.Веллер ― Итак, поскольку все-таки мы считаем своей обязанностью – мы, Николай II – отвечать на вопросы… Финист: «Михаил Иосифович, может ли существовать государство, основанное на морали или все-таки – только на законах? Есть страны, где воровство и публичное вранье в порядке вещей — по понятиям – мораль позволяет. Но трудно представить закон, разрешающий это. И даже идейные террористы по своей морали действуют. Там может, странам, народам, не нужно отстаивать моральные принципы, а принято законы и жить мирно, свободно, богато?»
Вы знаете, это один из основных вопросов мировой политологии. Чем отличались – сейчас о них подзабыли слегка, они сошли с авансцены, хотя не в Испании, ни в Греции – товарищи анархисты. Они полагали, что нужно сосуществовать на уровнях, так сказать, горизонтальных связей. То есть люди друг с другом обмениваются продуктами своего труда, решают вопросы… Если выбирают каких-то начальников, то сообща, а потом соберутся и могут их снять. У начальников никаких преимуществ. А все вопросы решать по совести. Ничего не получилось. Мгновенно находились такие буйные, которые всех подминали под себя, и начинались бандитские понятия.
Это ошибка, что вы примете в свою страну мигрантов и сольетесь в братской любви.
Здесь дело, вот какое. Социум, любое человеческое сообщество, начиная первобытной стаей в 20-50 человек и кончая государством, может существовать только в том случае, если оно будет действовать более-менее воедино, придерживаться более или менее единых ценностей, и более или менее единообразно решать все конфликты. Потому что протозакон есть в любом животном сообществе — в волчьей стае, в собачьей стае, у белок на своих участках – есть свои законы: «это мое, это твое, это наше», «кто, на что, сколько имеет право». То есть закон, — мы можем сказать – это инстинкт коллективного выживания. Потому что у кого был слабый инстинкт коллективного выживания, тех разбили, съели, женщин обратили в сексуальное рабство. Так вот это инстинкт коллективного социального выживания на уровне предписаний, на уровне императивов и табу, то есть приказов и запретов, каковые – повелевания и запреты – обеспечиваются вооруженном мощью государства. Они обязательны. Все обсудили, постановили – финиш: нарушать нельзя. За нарушением следуют серьезные наказания. Это законы.
Но, поскольку мы не можем законодательно регулировать все на свете, — а именно: мы встретились – кто из нас двоих будет платить за водку? Или оба хотят сделать щедрый жест или оба хотят выпить на халяву, — то мораль – это тот инстинкт коллективного выживания на уровне межчеловеческих представлений и отношений. Вот это уже мораль – тот же инстинкт на более личностном уровне. А вот уже на внутриличностном, внутрипсихологическом уровне тот самый инстинкт коллективного – я подчеркиваю – выживания называется совестью.
Поэтому не может быть никакого сообщества без совести у каждого, без морали между людьми и без закона над всеми, выше всех и единого для всех, иначе оно никогда не получится. Вот, по моему разумению, это, в общем, азы политологии. За вопрос большое спасибо!
Вот у нас из эсэмэсок… Здесь есть прекрасный… Про мою стало быть цитату, где я сказал, «их у нас будут на улицах перочинными ножиками резать» — «Это не Стругацкие, это или Лесков или Достоевский». Подпись: Серж. Дорогой Серж, это не Лесков и не Достоевский, это повесть Стругацких, называется «Парень из преисподней». Можете перечитать и увидеть. Спорить не буду, потому что это будет совершенно нечестно с моей стороны.
Что у нас есть еще на сегодня? На сегодня у нас, к нашему сожалению, есть очень много чего. Есть этот небывалый, беспрецедентный скандал с допингом в легкой атлетике. Со стопроцентной уверенностью, со стопроцентной доказательностью этот вопрос, видимо, не будет разрешен никогда, потому что контраргумент таков, как контраргумент всех официальных советских и постсоветских историков-профессионалов так называемых против историков, так называемых дилетантов-любителей: «А где документы в архивах? Нет документов в архивах!» — торжествующе говорят историки-профессионалы, которые отлично знают, что документы или уничтожены или их не откроют никогда вообще.
Вот и с архивами насчет спортсменов, анализов допингов произошло как-то приблизительно примерно то же самое. Но чтобы вот так снять всю легкоатлетическую сборную на международные соревнования… Это вам, кстати, о коллективной ответственности. Это тоже случай распространения коллективной ответственности на международный большой спорт, который, в общем, давно стал, конечно, политикой.
Почему это сделали именно сейчас, почему не чуть-чуть раньше, почему не сразу? В архивах не рылся. Никто не пускал, никто не звал. Ответа исчерпывающего не имею, но это вполне похоже на то, как в старинные времена как бы нечаянно принимали такую позу — чуть изогнувшись, чуть наклонившись – что клинок на левом бедре чуть-чуть на полсантиметра высовывался из ножен. Это был такой тонкий намек на толстые обстоятельства, что ведь он может вылезть из ножен и весь.
Это означает, на мой взгляд, что «мы, ребята, про вас много знаем. Может быть, мы про вас вообще все знаем. Чего-то мы не говорим, чтобы не устраивать большого хаоса. Чего-то мы не говорим, потому что мы взаимно договорились не снимать маски, штаны или что с наших и ваших публичных фигур. Но, в общем и целом, вы будьте осторожны, а то произойдет такое, что мало не покажется». Это может так трактоваться, вы знаете. Нам только не хватало всех этих несчастий.
Есть вопрос среди заданных: «Почему Аэробус 321, взорвали над Египтом, а не над Турцией и не над Россией?» Насколько мне известно, там уже среди обломков нашли таймер от этой бомбы, поставленный на два часа. Вот уж где сработал, там и сработал. Что на это можно сказать? Если бы вылет отложили, то мог бы взорваться прямо в аэропорту. Вот, если почему-то отложили, и он бы от рулежной дорожки встал на запасную стоянку и простоял там, например, несколько часов. Ну бывает: гроза разразилась – взорвался бы на месте. Ну, понятно, что жертв было бы несравненно меньше.
Все виды удовольствия – это священное право любого человека.
Теперь, вы знаете, с кончиной Михаила Лесина, оказывается – не знал этого раньше – прошла по Западу большая газетная компания. Потому что об этом отозвались такие солидные издания, как Daily Mail как и Figaro, как Financial Times и прочие. Там, получается, понимаете, такие нескладушки. Никогда господин Лесин не был вроде бы замечен в нетрадиционных отношениях. То есть в этом отношении был совершенный традиционал. Так что версия, что это знаете ли, отель… там где Мекка ЛГБТ… — ничего не получается. Другое – что это так называемый бюджетный отель. А в таких отелях, когда ФБР кого-то вызывает для дачи показаний и этот кто-то приезжает, то, как правило, селят именно в таких отелях. Отель был плоховат и дешев для Лесина. Он был состоятельный человек, он мог себе позволить если отель, то это люкс и пяти звездах, как полагается, и так далее.
Далее вдруг все газеты написали, что на 28 «лимонов» недвижимости в Калифорнии. Четыре виллы, одна из них – 1200 квадратных метров, забор, круглосуточные охранники — раньше принадлежала Сэмюэлу Джексону, вполне даже первого ряда голливудской звезде. Пара сенаторов подала запрос, откуда, вообще, деньги? Стали глубоко копать: а не должен ли он Ковальчуку, у которого занял? Вообще, я вам доложу, что финансовый отдел разведки ЦРУ, он очень много чего копает, и чего он знает, никто не узнает никогда, разумеется – это понятно.
Далее сообщили об его смерти от остановки сердца, раньше, чем были опубликованы результаты вскрытия, что тоже немного не характерно. Вскрытие произвели на следующий день, и данные тут же засекретили на три месяца, что в высшей степени странно. Далее отдел расследования убийств ФБР обратился ко всем, кто располагает информацией по этому поводу или связанной с ней информацией, это информацию «подогнать» и ею поделиться.
То есть это какая-то, получается, мутноватая однако история. Да, и его давно и тихо похоронили в Лос-Анджелесе. Вся его семья давно живет на Западе, в Америке. Вот, понимаете, как… То есть безвременная смерть человека, который не совершил вроде бы никаких преступлений, это всегда печально, никогда такого не пожелаешь. Я считаю, что смерти можно желать только за убийства с отягчающими обстоятельствами; что вот террористы заслуживают смерти безоговорочно. Но такие вот вещи… А за что, собственно? Не знаю-не знаю. Меня все это как-то огорчает и озадачивает.
И вот мы можем переходить далее к нашим вопросам, для которых у нас есть время. Больше спасибо Анне, которая сказала: «Веллер — образованный дурак. Разберитесь сначала с главным террористом. Гаага заждалась». Спасибо большое, Анна! Прямо отсюда покупаю билет на самолет и лечу в Гаагу.
Вот очень интересная эсэмэска: «Может, хватит пи-пи-пи нести? Такое количество людей, которое убили арабы в Париже, помирает за 45 секунд в мире, которые в аэроплане были – за 80 секунд. И очень многие из тех, кто не в Париже, не в аэроплане, померли гораздо более мучительным способом. Энди».
Наш Энди -большой человеколюб. Это каждый убийца может сказать, зарезав прохожего: «Да вы чё! Да их в мире каждую секунду два человека умирает. Вы из-за чего шум устраиваете?» Ну вот, такой перпендикулярный парень, наш Энди.
— «Как отличить мирного мусульманина от злобного исламиста? Лехнов» Читайте священное писание: «По делам их узнаете их». Пока все мирно, значит – мирный. Как только не мирный, значит – не мирный. Злобного от доброго поди сразу отличишь, как только злоба наружу лезет. Что тут еще можно прибавить? А когда злобный потом говорит: «Нет-нет, я не злобный, это просто так случилось. Я добрый» — вот тогда вы ему не верьте, как тому мужику, которому поставила журналистка подножку, его в Испании обласкали по всем статьям, его сделали знаменитым. Шарах! – приходит за ним телега. А он, вообще-то, террорист, он курдов расстреливал. И он сказал: «Да нет, ну что вы? Это неправда, я не был». И тут же все левые СМИ подхватили: «Ну он же сказал, что это неправда!» Их бы в судьи, знаете. «Подсудимый, вы себя считаете виновным?» — «Нэт!». – «Ну, на нэт и суда нет». Вот это сегодняшние левые СМИ по отношению к этим ребятам.
Да, тут попытались поджечь лагерь мигрантов в Кале, и тут же попытались казать французы: «Нет-нет, это случайно: проводку замкнуло. Это не имеет отношение к теракту в Париже. Мы за все хорошее…». Погодите, эту проводку начнет еще замыкать так, что левые СМИ не будут знать, как на это все реагировать. У нас впереди веселые перспективы, очень веселые. Я думаю, все-таки, что когда дело дойдет до края, то товарищей новых левых социалистов начнут совершенно недемократическим путем… как бы выразиться цензурно – немного отодвигать от рычагов власти.
Вот совершенно безумные… Ребята, ну что вы такие вопросы-то задает? «Вы сверхкритично относитесь к лесбиянкам. Правда ли, можно ли еще шажок…» и так далее… Ну, я не знаю, может быть, это от лесбиянок или, наоборот, от того, кто ненавидит лесбиянок… То есть, о чем бы мы не говорили, но тут вдруг что-то, чего… Вы знаете, причем здравствуйте все-таки лесбиянки? Заметьте, к лесбиянкам большинство мужчин относится очень снисходительно и с определенной нежностью, примерно так же, как большинство женщин относится ко многим гомосексуалистам.
У сегодняшнего ислама есть то, за что они готовы умирать.
Другое дело, что мне жаловались как товарищи англичане, так и русские английского проживания – и в Кембридже и в большом Лондоне – что сил с обучением не стало никаких, потому что в 5-й класс, в 6-й класс приходят специалисты по сексуальному образованию детей и объясняют: «Нет-нет, если мальчик с мальчиком, а девочка хочет с девочкой – не волнуйтесь, в этом нет ничего плохого, это абсолютно нормально». А потом приводят девочку: «Вы видите, какая девочка – у нее два папы, и очень хорошо. А вот это мальчик, у него две мамы – это тоже очень хорошо».
Мне не удалось встретить ни одного родителя – были там несколько больших встреч – который бы относился к этому одобрительно. Так что, я думаю, нас ждут большие… — нас – это нас, христианский мир – изменения либо в ту, либо в иную сторону. Когда чувство коллективизма доходит до того, что в школах запрещают ставить отметки: все должны быть одинаковые; скрывают результаты тестов: нельзя говорить, что один умнее другого. Интересно, может быть, скоро запретят все премии, все награды. То есть играл мальчик, забил во время игры семь голов, он играет лучше всех – сказали: «Ничего ты не забил. Это забили все, это общий успех команды». Потом мальчик плакал в раздевалке. Но, видимо, всех-то не возьмут в сборную, возьмут того мальчика. Но, в принципе, заставь дурака богу молиться – он лоб расшибет. Вот при помощи террористов происходит расшибание лба. Может быть, лоботомию произведут и станет жить немного легче.
— «Дайте, пожалуйста, общую рекомендацию, как научиться понимать». Я думаю, что методом последовательного думанья и методом чтения умных книг. Когда я, скажем, в 17, 18, 19 лет читал, действительно, умные книги, то в основном, сознаюсь, я их не понимал или понимал абзацы с большим трудом. А с годами как-то, мне кажется, — вроде еще не впал в старческую деменцию – и начал кое в чем немножко умнеть. Я не говорю, что начал умнеть по жизни, но начал умнеть по пониманию каких-то общих ситуаций.
Мне очень интересно: «О войне про Кадырова – точнее говори, о ком сообщаешь». При чем «о войне про Кадрова»? То есть странные люди пишут эсэмэски. Возникает такое ощущение, что нормальные люди не пушит, а пишут люди… как бы сказать – с другой нормой, с особенностью нормальности.
Это тот же вопрос: «Что еще должно произойти, чтобы всех подозрительных депортировали и вообще не пускали?» Вот подождите, еще несколько таких история – и что-нибудь произойдет.
Ситуация на Ближнем Востоке… Это мы все проходили.
«Вам не кажется, что это карма, что это расплата за происламскую и антиизраильскую политику Франции: продажу атомного реактора Хуссейну, поддержку ХАМАСа, давление на Израиль, финансовые потоки в Палестину?» Спасибо Косте, Германия.
Ну, в каком-то отношении, наверное, расплата. В каком-то отношении Франция решила стать такой политкорректной, что это должно было произойти. Понимаете, проповедовать терпимость по отношению к тому, кто в это самое время декларирует нетерпимость по отношению к тебе – это, конечно, форма слабоумия, это, конечно, дебилизм. Человек говорит: «Как только я смогу, я тебя зарежу. Но пока сила не моя». А ты говоришь: «Нет-нет, ничего страшного. Ты перевоспитаешься, ты переубедишься». Короче говоря, ты на Беломорканале построишь немного капитализм и станешь полезным членом общества». Потом член общества берет в руку Калашников.
Тут был вопрос: «А как все-таки, в вас вызывает чувство гордости, что террористы, как правило, используют автомат Калашникова?» Вы знаете, вынужден сознаться, что определенные чувства сугубо профессиональной гордости за принадлежность к государству, где построили такой автомат – вынужден сознаться – испытываю. Потому что… ну, это старый американский слоган: «Убивает не оружие, убивает человек, который держит это оружие». Автомат получился до крайности удачный. Нет смысла рекламировать, правда? «Мерседес» в рекламе не нуждается, «Калашников» в рекламе не нуждается. Сделал ли его Степан Тимофеевич или сделала его группа немецких оружейников, которых вывезли из Германии – 10 человек – поселили в Ижевске, кто там на что влиял – сегодня это уже не принципиально. Но вот это да, это одно из наших величайших достижений. Оно затмило, понимаете, кольт, так что, чего уж – тут испытываешь гордость. А лучше бы, конечно, испытывать гордость за что-нибудь другое. А то вот, понимаете: спутник, Гагарин, Калашников, балет и перекрываем Енисей…
— «Что раньше погубит мир: терроризм или коррупция? Ведь и то и другое непобедимо и обороты самоуничтожения раскручиваются, а тенденции к их торможению не наблюдается». Вы знаете, терроризм очень даже искореним. Все зависит от подхода. Когда делийский старец, он же Старец Горы – это 12-й, потом 13-й век – насылал ассасинов, убийц, накурившихся гашиша по всем дворам Европы и Малой Азии, и Северной Африки, его боялись все, ибо эти люди любое количество лет там жили, работали, женились, поступали на работу садовниками, в охрану и так далее. И в один прекрасный день они, приблизившись к повелителю, который их уже знал и доверял, втыкали в него отравленный кинжал. После этого их, конечно, резали на куски. Они умирали с улыбкой на губах: они-то знали, что они, во-первых, правы, во-вторых, будет рай с гуриями и вечное блаженство.
И вот, когда великий Чингисхан распространял пределы своей империи повсюду, и до Египта, то одна из его групп… я сейчас забыл имя его родственника в следующем колене, который проходил эту территорию. Ему рассказали, конечно, про Старца Горы, и он заинтересовался: как это так? Ему сказали, что он совершенно непобедим, его все бояться. Короче, гору взяли, всех перебили. Старца в железной клетке привезли показать великому повелителю, после чего удавили – всё. И больше там никогда не было терроризма.
Кстати, о фильме «Ликвидация». Сериал совершенно замечательный, особенно на фоне нашего остального. Жуков там несколько идеализированный, ну это ничего. Но не было там на самом деле никакой интриги. Там грабанули кого-то из жуковских офицеров. Он пришел в совершеннейшую ярость. Велел конфисковать всю картотеку, и его особый отдел с приданными армейскими частями по спискам, по личным делам перестрелял всех бандитов в Одесе и окрестностях кроме тех, которые успели сбежать. Больше бандитизма в Одессе не было никогда, как, в общем-то, не было его и в Советском Союзе после задействования в конце 45-го в конце 46-го года Особого отдела по борьбе с бандитизмом. Бандитов расстреливали там, где их настигали.
И верите ли, те уроды, которые говорят: «Главное – не тяжесть наказания, а его неотвратимость» — ну, это одна из бредятин, одна из форма наглой лжи современных либералов… Перевелись бандиты после того, как задействовали этот закон. Те, кого не перестреляли, перестали быть бандитами. Они очень боялись залететь под эту статью. Вот, понимаете, такая история.
Еще из наших вопросов: «Если бы вы сейчас писали роман о современной России, как бы вы его назвали?» Есть у меня такой роман, который еще не дописан, который называется просто как два креста: ХХ, оно же 20-й.
И на закуску последний: «Что делать обычному гражданину России, чтобы этот режим побыстрее закончился?» Ну, это тот старый рыцарский девиз, который в 91-м я поставил эпиграфом к своему Звягину, ну, и, поскольку тираж был очень большой – за 25 лет тысяч 700 напечатали – то его стали часто повторять. Не я придумал, это раннее средневековье, рыцарство: «Делай, что должен, и будь, что будет». Вот, если бы каждый делал так, то у нас не было подобных горьких разговоров, сплошного нюханья фиалок. Всего вам доброго!
Оставьте первый коментарий