Мы с трезвых глаз чёрт знает что наломать можем!

Сломанные люди

Юлия Шигарева, «АиФ»: Вы, Михаил Иосифович, о своих героях говорите: эти люди стали бомжами, потому что не выдержали, когда жизнь их проверяла на излом. Так у нас таких полстраны наберётся — кто-то сломался физически, кто-то, чтобы выжить в новом мире, вынужден был сломать нравст­венные законы. С такой страной сломанных людей можно было построить что-то стоящее?

Михаил Веллер: Боюсь, что нельзя… Мне приходилось слышать в разные времена от разных людей, в том числе и от простых работяг, которые круто пахали и не были отягощены чрезмерным образованием, фразу «Сталин, конечно, был жестоким, но с нами иначе нельзя! Мы же всё разворуем и ни хрена делать не будем». Это было некое инстинктивное ощущение того, что из таких людей можно собрать государство, только имея во главе Петра I, Ивана Грозного, Сталина. Чувство индивидуального, собственного достоинства, чувство чести и благородства, которое выражается фразой «Я отвечаю за всё», — вот этого в нас никогда не было в достаточной степени. И это до чрезвычайности удручает.

— Но ведь и Пётр Россию об колено ломал. И что, тогда тоже появилась целая армия сломанных людей?

— Пётр жесточайшим образом подчинил страну своей воле. Но при этом дал перспективу — и общегосударственную, и личную. Своим умом, храбростью, энергией ты можешь сделать карьеру и сколотить богатство. Позднее Наполеон сформулировал этот принцип: «В каждом солдатском ранце лежит маршальский жезл». Поэтому страна, страшно боясь грозного государя, ещё и любила, и верила. Потому что победы были, верфи были, заводы были. Народишко на них кряхтел и разбегался, но — было чем гордиться.

В настоящее время мы имеем чуть иное. Гибрид из либерал-демократической идеологии и национального характера дал результат чудовищный по уровню коррупции, воровства, раскрадывания страны и абсолютной безнаказанности.

Сам дурак?

— «За державу обидно» — это сегодня стало лейтмотивом настроений в обществе.

— Ещё как!

— А были в истории России периоды, когда за державу не было обидно?

— Я мог бы назвать два периода, когда народ был счастлив за свою страну. И оба — не очень долгих. Первый — это 1961 год. Полёт Гагарина. Первыми запустив искусственный спутник Земли, мы первыми отправили человека в космос. Мы могли! Мы были лучше! Мы были горды собой. И был необыкновенный энтузиазм во всех областях жизни. Эйфория эта продолжалась около года.

Второй период — после ГКЧП, конец лета 1991-го. Когда на лицах расцвело необыкновенное человеческое выражение, на них отражалось такое достоинство, которого никогда — ни до, ни после — не было. На лицах тогда было написано: «Это наша страна! Мы в ней живём. Мы ею управляем. Мы построим свою жизнь так, как мы сами решим».

Потом отпустили цены, народ протёр глаза и увидел, что началась «прихватизация». Что ловкие ребята заранее наметили, кому что, и этот подъём тоже навсегда закончился.

— Но ведь тогда, в 1991-м, миллионы действительно верили: это наша страна и сейчас мы её построим по уму — справедливо, без унижений и рабства. А оказалось…

— Идеализм и наивность всегда соседствуют с глупостью и подлостью. Жадные и наглые люди, нацеленные на богатст­во, нацеленные на то, чтобы прихватить себе в карманы как можно больше, с самого начала об этом только и думали. Да, они хотели нового строя — демократии, либерал-фундаменталистской идеологии. Потому что это позволяло жить по принципу «кто кого может, тот того и гложет». Ещё когда Немцов, светлая ему память, был вице-премьером, приходили в столицу воркутинские шахтёры и стучали касками по Горбатому мосту. А Немцов им объяснял: мы живём в новой стране, в новое время. Теперь нужно учиться самим беречь свои деньги. То есть если тебя обманули, ты сам дурак. Наши прекрасные экономисты, проникнутые идеями русского гуманизма, полагали, что, если всем дать свободу и равные права, у нас будет чудесное, свободное, справедливое общество. Все будут работать как могут. И рынок всё урегулирует.

Их идеализм был наказан жесточайшим образом. Потому что рынок существует только в жёстком государстве, при разумных и неотвратимо дейст­вующих законах. А если этого жёсткого государства нет, рынок мгновенно превращается в бандитскую точку, где сила облекается в форму понятий. И по понятиям пацанов давят, по понятиям дербанят страну, по понятиям угоняют сырьё за бугор и штампуют там титановые лопаты, а директор предприятия имеет свой откат. Именно это у нас и произошло. А потом такие люди, как Шмелёв и компания, разводя руками, говорили: «Мы не ожидали, что народ окажется так нехорош».

— Тогда, в 90-е, застрельщики перестройки не ожидали, что всё свернёт не на те рельсы. Нынешние «застрельщики», вводя контр­санкции, тоже не ожидали, что всё так обернётся? Они реально не знали, что страна давным-давно живёт на импорт­ной игле, а вовсе не на нефтяной, как им казалось?

— Старинная народная мудрость «сытый голодного не разумеет» гораздо глубже, чем это кажется. Мне раз в год приходится ездить в машине с мигалкой — с кем-то из знакомых. Через 20 минут я ловлю себя на мысли, что проблемы пробок не существует. В принципе пробки есть, вот они стоят, но мы-то едем! Да, проблему эту надо решать, но когда-нибудь потом.

Точно так же мы знаем, что в Африке миллионы умирают от голода и СПИДа. Но мы же не можем накормить их всех своей печёнкой! Они умирают там, а нам надо как-то жить здесь. Вот так же люди, которые живут в совершенно ином социальном слое, с иным уровнем прав и возможностей, с иным достатком, не в состоянии и близко осознать, как живёт и что ест так называемый народ. Его народ, конечно, волнует. Но по остаточному принципу. Сначала ведь нужно подумать о себе и о семье, о своих заработках и о своих партнёрах — что перед ними нужно выполнить обязательства, чтобы тебя не удавили. Потом подумать о державе. Потому что твоё благополучие неразрывно связано со статусом и стабильностью державы. И уж потом — о народе.

— Кризис помог им увидеть, как всё обстоит на самом деле?

— Никакого кризиса нет! А есть всеми разумными людьми ожидавшееся развитие событий. Страной все эти годы правила компрадорская буржуазия, которая ориентировалась на зарубежные стандарты и хотела, чтобы и они, и их дети и внуки, их тихая старость и необходимые для этого средства находились за рубежом. Наши бизнесмены мечтали стать равными среди фешенебельных западных миллионеров. Понятно, что до Билла Гейтса или Уоррена Баффетта они не дотягивали, но тоже приличные люди.

Страну всё это время выносили вон. И процесс этот прогрессировал. Если при Немцове нефть стоила 11-14 долларов за баррель и бюджету на самом деле приходилось туго, то сейчас при нефти в 60 им всё равно не хватает — для воровства! Они воруют уже только миллиардами — потому что меньше миллиарда вроде бы как-то и несолидно. Но раньше или позже наступает критический момент — на всех воровать не хватает. И тогда вспоминают о народе — хоть он и бедный, ну ничего, пусть ещё немного подожмёт пояса.

Все же отлично знают, как это прекратить. Нужно изменить налоговую систему — и ясно как. Нужно изменить политическую систему — и ясно как. Нужно изменить систему внешнеполитических отношений — и ясно как. И всё будет прекрасно!

— Есть у вас фраза в книге: «Если бы в России не пили — давно бы построили рай на земле». Будет это?

— Пьющий человек покладист. Пьющий человек более лоялен. По принципу «оглянешься кругом — ужас! Выпьешь, махнёшь рукой — да гори оно!..» Пьющий человек не будет устраивать какие-то там волнения, требовать соблюдения прав. Он напьётся и свалится у дороги.

Если Россия бросит пить, то прежде всего она начнёт обуст­раивать Россию. И при этом обустройстве полетят такие щепки, что у сильных мира сего кошмары не пройдут даже в дурдоме. Поэтому власть думает: пусть уж лучше пьют! А то они с трезвых глаз чёрт знает что наломать могут. В 1914-м объявили сухой закон — так после поимели две революции и одну гражданскую войну.

Еженедельник «Аргументы и Факты» № 13. Солдатские кирзачи дошли до Берлина… 25/03/2015