Расширенная версия. Первоначальная опубликована в сетевом журнале «Русский журнал» от 8 августа 2013г.(модуль не найден)
Памяти великого Виктора Васильевича Авилова посвящается
Эпиграфы:
«Стоит ли иметь много детей, если сыновья рождаются в киверах и лосинах, а дочери с личиками вдов?» Булат Окуджава. «Свидание с Бонапартом». «Прямым вовек не станет путь планет. Число светил доступно звездочёту, Но то, чего на этом свете нет, Не поддаётся ни какому счёту!» Герман Плисецкий. Вольный перевод книги Экклизиаста. Этот космос, тот же самый для всех, не создал никто ни из богов иль людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнём — мерою разгора- ющимся и мерою угасающим. Гераклит Эфесский, фрагмент 30-й.
Гераклит Эфесский, фрагмент 30-й.
Адольф Гитлер говорил, что из социал-демократа никогда не получится хороший национал-социалист, а из коммуниста — получится. И действительно, ни социал-демократия, ни либерализм, ни, тем более, анархизм не являются наиболее полными приложениями в сфере политики двух магистральных направлений немецкой философской мысли — этого максимального выполнения всей метафизики нового времени — неподвижно-метафизического Волюнтаризма Шопенгауэра и диалектического Эволюционизма Гегеля. Таковыми приложеньями могут быть по справедливости признанны только марксизм большевистского толка и национал-социализм поскольку, как точно заметил Маркс, «философы прошлого лишь по-разному объясняли мір; дело же состоит в том, чтоб изменить его», а максимальное изменение среды может быть осуществлено лишь с привлечением системы государства.
Из лекции Михаила Веллера «О смысле государства», прочитанной на социологическом факультете МГУ в 2006 году:
«Государство — это форма организации социальной материи, обеспечивающая максимальный энергетический потенциал данной совокупной биологической массы этой материи. Государство обеспечивает максимальную производительность своих граждан. Государство — такая форма организации больших людских масс, когда они делают максимум возможного. Государство — наиболее структурированная форма социальной материи, наиболее упорядоченная. То есть — отстоящая дальше всего от хаоса (…) максимально энергосодержащая.
Но с точки зрения социологии (…) такое определение несколько из другой оперы. И тогда мы попробуем сказать так:
Государство — это объективная форма самообразования общества, выраженная в надличной и надобщественной системе социальных институтов, реализующих максимальную координацию общества и максимальную эффективность совокупной общественной деятельности через силовое, экономическое и идеологическое принуждение к исполнению установленных государством законов, регламентирующих права и обязанности граждан на территории государства».
Именно в виду максимальной эффективности системы государства, Гегель считает государство пределом самопознания абсолютного Ума, поскольку действительность (Woerklichkeit) этого предела состоит в обладании всеми своими возможностями только как своими, без привлечения чего-либо внешнего. При этом сам Гегель выступает в качестве первого по времени орудия достижения этого предела для государства нового типа, т. е. использующего преимущественно экономическое принуждение — государства сперва буржуазного, а потом социалистического. «Государственное общество — говорит Гегель — (…) выступает в общем и целом не столько как общество, состоящее из индивидов, сколько как внутри себя единый индивидуальный народный ум (der voelkischer Geist)». «[Всякому же] уму — утверждает он в другом месте — свойственно иметь центр в себе, его единство не вне его, он нашёл его в себе, он в себе и у себя. Субстанция материи находится вне её, ум есть У-Себя-Бытие. Именно это есть свобода, потому что если я являюсь зависимым, то я отношу себя к чему-то другому, чем я не являюсь; я не могу без чего-то внешнего; я свободен тогда, когда я есть У-Самого-Себя. (…) Самопознание: это У-Себя-Бытие ума есть самосознание, сознание самого себя».
Однако, как будет показано мною чуть далее, определение системы государства в качестве именно народного ума, истинно лишь при условии соблюдения в данном обществе минимальной справедливости.
Всякое отрицание необходимости государства в качестве связующего звена между индивидом и непрерывно прогрессирующими в своём развитии средствами производства неминуемо приводит к торжеству субъективизма в познании и индивидуалистического эгоизма на практике, с их отрицанием действительной важности всего родового, надличного и национального. Именно к этому отрицанию пришло развитие социал-демократии и либерализма, но и без исторического опыта, закономерность этого отрицания явственно прочитывалась уже в итоге неудачного мысленного эксперимента Макса Штирнера с его «Единственным». Ибо освободившись ото всех привязанностей и обязанностей налагаемых обществом на индивида-Единственного, этот индивид оказался пуст, как торричеллиев шар. Скажу ещё резче: отбрыкивая, с упорством чёрта, спасающего свою шкуру от ладана, приставку «национал-», социализм неминуемо перерождается в космополитично-эгоистический анархизм самого отвратительного свойства!
Коммунизм и национал-социализм (т. е. наиболее последовательные попытки осуществить социализм на деле) потерпели историческое фиаско именно оттого, что, в условиях отсутствия математически сбалансированного плана развития огосударствлённого народного хозяйства, сделали основную ставку на Fuehrerprinzip, чрезвычайку и казарму. Суть Fuehrerprinzip’а в том, что вопрос об истине, а равно и вопрос о профпригодности, не решается голосованием, а потому нет более неоспаримого права, чем право знающего и могущего вести за собой незнающих. Вести если не добровольно, то силою!
Однако, Fuehrerprinzip, при том, что всякое разумное существо стремится именно к максимальным действиям, всегда чреват злодейством, будучи изнанкою-границею, инобытиём патофобии.
Смысл Свободы через понятие Справедливости я уже показал недавно:
«Справедливость, как необходимое условие долгой жизни, это — высшее проявление Свободы. Ведь Свобода это — всегда гибкость, да не всегда — твёрдость. Но в этом явлении своём жизнь всегда есть нечто узнаваемое и потому, предсказуемое. Итак, живое отличается от не-живого прежде всего тем, что живое свободно, т. е. энергоизбыточно в структурном отношении. А будучи предсказуемой, жизнь, по меткому выражению Герцена, всегда беременна разумом, как наилучшим орудием выполнения справедливости в долгосрочной перспективе. Ведь в міре не происходит ничего долговечного, что не было бы допущено соответствующим смыслом-эйдосом, а, следовательно, разум предшествует жизни по смыслу. жизнь суть предикат Души, а (…) Душа пребывает в Уме, но не Ум — в Душе. Так же и на следующей ступени пирамиды категорий: не Свобода (т. е. Единая міровая Воля) пребывает в Уме, но Ум — в Свободе. Ибо Ум, как некоторое математическое множество смыслов, необходимо должен быть отцентрован Справедливостью, т. е. таким распределением благ-действий, которое объективно устраивает большинство членов данного множества-сообщества. Иначе исчезнет автономия со-членов сего множества и членораздельность ума, а смыслы смешавшись друг с другом, образуют одно сплошное тесто. [Энергия (сила) такого множества в целом, соответственно, упадёт ниже некуда.]
С другой стороны, поскольку жизнь энергоизбыточна, а міровая Воля, сама не будучи категорией, предшествует всем прочим категориям, — жизнь либо разорвёт железный обруч любого всеобъемлющего и сколь угодно подробного плана, либо покинет самый предмет плана, оставив его окоченелый труп на растерзание всем внешним воздействиям. И произойдёт это именно по причине всеобъемлющего характера плана. «Осчастливленный до упора в несчастье находит счастье своё, [ибо всякое] разумное существо нуждается в достижимом, но, сверх того, и в недостижимом!» — писал проницательный Станислав Лем. (…)
Разумное существо, в каком бы астрономическом количестве разновидностей оно ни существовало, всегда невольно или осознанно будет стремиться к [идеалу совершенной Справедливости и, потому, к равенству], поскольку всякий разум и, более того, всякая жизнь — энергоизбыточны, а стало быть, укоренены в жизни Вечной. Онтическое различие между жизнью и разумом состоит только в том, что жизнь для вмещения избытка энергии, нуждается в ещё не выполненном, но вообще-то выполнимом условии, т. е. в собственной цели, тогда как разуму для этого потребно именно то, что вообще не есть категория разума, т. е., ни коим образом не осуществимая, полная Свобода ото всех действительных условий, если не считать таким условием саму эту Свободу, понятую, по-гегелевски, как die Totalitaet, представляющий собою совокупность всех частных условий существования вещественного міра».
Следовательно, справедливость есть сохранение максимального объёма особенного частей в рамках действительно эффективного целого, где формою особенного выступает автономия. Эта автономия может быть утверждена лишь в процессе борьбы. Вот то главное, в чём сходятся Гегель и Ницше, а также большинство их последователей!
В своей «Феноменологии» Гегель пишет: «Индивид, который не рисковал жизнью, может быть, конечно, признан личностью, но истины этой признанности, как некоторого самостоятельного самосознания он не достигнет. Каждое [существо] должно в той же мере идти на смерть другого, в какой мере оно рискует своей [собственной] жизнью, ибо другое [существо] не имеет для него большего значения, чем оно само».
«Хаотичен мір людей, — словно бы продолжает мысль Гегеля Альфред Боймлер — когда они стремятся освободиться от Справедливости, которая лежит в основе вещей, когда они отрицают Волю к Власти. Нигилизм, хаос это неизбежное следствие веры в гармонию без борьбы, в порядок, лишённый противоречий. Подлинный порядок возникает из отношений, в которых есть господство и подчинение, которые порождает Воля к Власти. [Сравните с известным афоризмом о. Иоанна Кронштадтского: «Демократия в аду, а на Небе — Царство».] (…) Справедливость только там, где сила. Нет Справедливости без силы — и нет также подлинной силы без Справедливости. Только обладающий превосходством, только Господин в состоянии установить Справедливость, то есть установить меру, которой можно будет мерить и чем он могущественнее, тем дальше он может зайти в представлении свободы действия. И так мы читаем в записи [Ницше], относящейся ко времени создания «Воли к власти»: «Справедливость, как функция далеко взирающей силы, которая проглядывает над мелкими перспективами добра и зла, также имеет более широкий горизонт пользы — намерения обрести нечто что более, чем эта или та персона». Итак, Справедливость и сила состоят друг с другом в необходимой связи. Но чем другим может быть эта величайшая сила, иначе, чем силой целого? Справедливость это только другое слово для обозначения наличия этого целого, которое, чтобы быть во веки веков силой, сохраняется во веки веков в [состоянии подвижнОго] равновесия, и которая сохраняется в [таком] равновесии только для того, чтобы во веки веков быть вовлёченной в борьбу всех качеств. Итак, Воля к Власти это только другое обозначение Высочайшей Справедливости. Человек не познает, так как он обладает сознанием — сознание это только средство — но он познает, то есть он имеет отношение к целому, так как в нём Воля к Власти среди всех существ достигает кульминации, так как он в наибольшей степени приближается к Вечной Справедливости».
И ни коим образом міровая Воля не была бы Полнотою Блага, если бы не полагала отправления Вечной Справедливости в качестве смысла всякого времени! Не даром же Плотин пишет в трактате «О провидении»: «Разве не заслуженно победят те, кто лучше подготовился и вооружился? Воистину, боги помогают тому, кто помогает сам себе. И в битвах одолеет сражающийся, а не молящийся, и здоровым будет тот, кто о своём здравии печётся. Кто пахал и сеял, тот и наполняет житницы: пусть он Гомера и не читал, да в поле — работал!».
Собственно время и есть внутреннее разграничение фаз борьбы, где благо одного зачастую вовсе не выступает благом для другого, при том, что и то, и другое сосуществуют в длении целого, будучи его необходимыми моментами.
И — если перевести изложенное на язык символов, столь любимый графом Эволой — в центре всегда вращающегося коловрата, как символа борьбы и вообще всего изменчивого, находится в качестве оси, ножка кубка с водою милости; на дне же того кубка выгравированы скрещённые серп и молот — символ предельной, никогда в вещественном міре недостижимой Справедливости в форме всеобщего равенства пред лицом полной Свободы.
В самом деле, равенство это — чуть ли не самое абсурдное, что только может вообразить здравый ум, т. е. ум, исходящий из объективных посылок.
Стремясь к справедливости, всякий волей-неволей стремится к равенству, поскольку очевидно, что справедливость есть та максима, пригодная в качестве всеобщего закона, о которой говорит Иммануил Кант во Второй формулировке Категорического императива. Ведь справедливость есть сохранение максимального объёма особенного частей в рамках действительности целого, т. е. справедливость это — сохранение максимальной мощности целого, понятого как множество, превосходящее простую сумму своих частей-подмножеств, ввиду включения в него эйдоса особенного. Но ведь равенство-то есть эйдос энтропии, поскольку предполагает упразднение особенного в следствии постепенного притирания частей друг к другу, а точнее, друг об друга. То есть равенство предполагает стремление к минимуму силы конкретного множества!
Движение тут порождено центром, стремится к центру, но нигода не может отождествиться с ним, оставаясь при этом собою, т. е. оставаясь движением, а не покоем.
«И вечно делается шаг о римских цирков к Римской церкви». А если он делаться не будет, то будет утрачена сперва Справедливость, а потом и сама Свобода, как смысловая причина всякой жизни. Ибо тот, кто постоянно пренебрегает требованием милости, т. е. минимальной справедливости, никогда не щадя проигравшего сраженье и вообще всякого слабого — тот неминуемо утрачивает победоносную силу, так как Справедливость в конце концов полностью выпадает из его поля зрения. «Народ, почувствовавший себя избранным, движимый демоном призвания, не может остановиться в пути своём. Но его ждёт имманентная кара, если на пути своём он принуждён совершать слишком большие насилия, если несёт в мір слишком много горя и страданий» — совершенно точно подмечает Н. Бердяев в своём знаменитом письме «О войне».
Да, Саваоф Апокалипсиса говорит в начале Страшного Суда о борьбе и о Справедливости: «Победитель наследует всё. И буду ему Богом, и он будет мне Сыном». Однако непосредственно перед тем Он говорит о милости: «Аз есмь Альфа и Омега, начало и конец. Жаждущему дам даром от источника Воды Живой»!
«Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лёд. Боевые лошади Уносили нас, На широкой площади Убивали нас. Но в крови горячечной Подымались мы, Но глаза незрячие Открывали мы. Возникай содружество Ворона с бойцом, — Укрепляйся мужество Сталью и свинцом. Чтоб земля суровая Кровью истекла, Чтобы юность новая Из костей взошла. Чтобы в этом крохотном Теле — навсегда Пела наша молодость, Как весной вода». (Э. Багрицкий).
Но даже при наличии математически выверенного плана, для его претворения в жизнь неминуемо потребуется руководитель-подрядчик (der Fuehrer), и тут вступает в дело ограничение Fuehrerprinzip’а патофобией как своим иным. А это значит, что в конце концов, даже при правильно выверенном плане, дело пойдёт по известному сценарию «это — больше, чем преступление; это — ошибка». Проще сказать, для выполнения программы-максимум необходим руководитель азартный до-нельзя, а такой неминуемо допустит перегибы в работе своей. Кроме того, Fuehrerprinzip всегда полагает подрядчика совершенно автономным сувереном, который если и выполняет то, чего хотят многие, то лишь в качестве сильнейшего — единственно могущего выполнить это. Таким образом здесь наличествует персонификация общественной ответственности. Об этом довольно хорошо сказал Всеволоду Овчинникову в частной беседе один старый функционер китайской компартии. На вопрос, почему Китай и его коммунистическую верхушку, после смерти Мао Цзедуна, не постиг такой же всеобщий распад, какой постиг Советский Союз после смерти Брежнева, он ответил: «Великого Мао [Цзедуна] сменил великий Дэн Сяопин, великого Дэна Сяопина сменил великий Цзян Цземинь, ибо — тут взгляд старика прояснел, помолодев на какой-то миг — …ибо такова воля Поднебесной!» — с нажимом закончил он фразу. «Я люблю человека, который с силой бросает слова о своих делах с тем, чтобы они достигли цели» — говорил о таких Ницше.
Но нельзя быть ответственным за неведомое, а ведь Свобода неотменимо полагает наличие неведомого. В полагании подрядчика полновластным сувереном социализм обретает великое моральное право, огромный творческий задор, но обретает также и всесветную гордыню! Ибо не в состоянии преодолеть неопределённость, всегда сопутствующую любой сколь-нибудь действительной степени Свободы. Неопределённостью же обычно, т. е. в быту, называется неведомое, если оно расположенно в будущем. Ну а неведомое будущее страшит любой здравый ум. Это и есть, собственно, «корень», основание патофобии. Иначе каким образом случается сплошь и рядом, что: «[поначалу] уменьшение страдания и увеличение беззаботности [бывает] естественной (…) целью общества и правителей, но потом [мало по-малу делается] единственной целью, а единственной основой закона — его извращение; и тогда, стремясь только к ним, неизбежно [огребают] их противоположности: максимум страдания и минимум беззаботности»? В силу этого, патофобия может быть охарактеризована как Воля к Безответственности.
Здесь, в решении вопроса о самой возможности тотального планированья народного хозяйства, крупнейший из национал-большевистских авторов, Михаил Веллер кладёт на обе лопатки большевика Анатолия Вассермана, который так и остался именно коммунистом, т. е. per se сторонником всеохватного госрегулированья. Ибо, при всех своих умонастроениях государственника и даже националиста, Вассеман так и не смог вполне отделаться от рационалистического и гуманистического антропоцентризма XIX века, со столь присущей классическому марксизму иллюзией, будто род человеческий, будучи вершиною эволюции мірозданья, должен в итоге исторического развития придти ко всеобщему счастью, обусловленному всеобщими же достатком и неподневольным характером обобществлённого труда.
Почему я назвал Михаила Иосифовича национал-большевистским автором? (Сам Михаил Веллер называет себя праворадикальным социал-демократом. Но это самоопределение оказывается на поверку весьма скользким и очевидно представляет собою эвфемизм, поскольку социал-демократические взгляды объективно никак не совместимы с оправданием Fuehrerprinzip’а в сочетании с представлением о нации как о едином живом организме. И, главное, чего не допустит ни один подлинный социал-демократ и ни один марксист, первенство действия и в связи с этим, полагание невыполнимым счастья в философской антропологии. Зато эта самая установка, как никакая другая, присуща национал-социализму и вообще Философии Воли! «Не счастье, но действие начертал Третий Рейх на своих знамёнах» — сказал, заочно полемизируя с Фрейдом о последних основаниях человеческой деятельности, один видный германский психотерапевт и, по совместительству, штурмовик НСДАП с немалым партийным стажем).
Отвечу с ретроспективой в историю. Как Плотин дал, будучи последним великим философом уходящего античного міра, финальный синтез двух магистральных направлений греческой мысли: платонизма и аристотелизма, убрав остатки натурализма досократиков и атомистов, — так же и Веллер, будучи последним великим философом уходящего европейского міра, даёт финальный синтез двух основных направлений мысли немецкой: Волюнтаризма Шопенгауэра-Ницше и Эволюционизма Гегеля-Энгельса, одинаково безжалостно удалив и перехлёсты расовой теории, и последние остатки рацио- и антропоцентризма, снимая этим главное противоречие сих методов. В самом деле, энергоэволюционизм Веллера не говорит эпистемологически ничего такого, чего не было бы у непосредственных предшественников Веллера, философов-педагогов — убеждённого национал-социалиста Альфреда Боймлера (большого знатока Ницше) и не менее убеждённого коммуниста Эвальда Ильенкова (большого знатока Энгельса). Непосредственными же я назвал этих двоих в следующем смысле. «Раздели становление Гераклита на бытие Парменида — получишь [становление] Платона» — писал о смысловой сути платонизма в самом начале XIX века немецкий филолог Иоганн Гербард. Но точно также разделив развитие Ильенкова на единство энергии Боймлера — получишь энергоэволюцию Веллера. Незамедлительно! Вот, сравните сами:
Альфред Боймлер:
«Критикуя религию, [Ницше] критикует и церкоников, показывая, что религия берёт начало во власти. Этим объясняются противоречия морали, основанной на христианской религии.
«Для обеспечения верховенства моральных ценностей необходимо учитывать все виды аморальных сил и страстей. Рост моральных ценностей является результатом действия аморальных страстей и соображений».
Следовательно, мораль производна от аморальности.
«Каким образом возвести добродетель в правило, ибо этот трактат — о великой политике добродетели?» Из этого следует, что «нельзя добиваться добродетели теми же средствами, которыми пользуются для установления любой власти».
«Человек будет поступать аморально, пытаясь насильственно утвердить мораль».
Ницше заменяет буржуазную философию морали на философию стремления к силе, т. е. на философию политики. Тем самым он стал апологетом «подсознательного». Но это не означает инстинктивности и неосознанных действий личности. Даже более того, «подсознательность» означает «совершенство» и «способность». Вместе с тем, она подразумевает жизнь как таковую.
Сознание — это только орудие, деталь жизни в целом. В противовес философии сознания Ницше выдвигает природное благородство. В течении тысячелетий мораль утомлённости жизнью противопоставлялась аристократизму силы и здоровья. Подобно национал-социализму, Ницше видел в государстве и обществе «великий мандат жизни», ответственный за любые недостатки в самой жизни.
«Человеческий род требует вымирания людей, плохо приспособленных к окружающим условиям, слабаков и дегенератов. Христианство же старается их поддержать».
В этом содержится основное противоречие: либо человек исходит из природных условий, либо как индивидуум предстаёт перед Богом. Идея демократического равенства происходит именно из [последней, христианской,] предпосылки. Первоначальное же условие является базовым для новой политики, созидающей государство на расовой основе. Новый порядок вещей вполне естественен. Именно такой порядок Ницше противопоставлял существующему. (…)
Никто не несёт ответственности за то, что он вообще есть, что он создан таким и таким-то, что он находится в этих обстоятельствах, в этом окружении. Фатальность этого существования нельзя отделять от фатальности всего того, что было и что будет. Это не следствие собственного намерения, воли, цели, с которым не делается попытка достичь идеал человека или идеал счастья, или идеал нравственности — это абсурдно, желать свести своё бытие к какой-либо цели. Нет критики бытия, так как это бы дало основание предполагать, что мы занимаем твёрдую позицию за пределами бытия, с которой мы можем его оценивать. Но в каждой оценке присутствует и само это бытие — говорим ли мы «Да» или «Нет» бытию, мы делаем всегда только то, чем мы являемся. Все оценки ценностей являются только следствиями и точками зрения на службе у Воли к Власти. Воля к Власти является только другим словом для обозначения невинности становления. (…) Имеется только терминологическое, а не фактическое противоречие, когда Ницше иногда совершенно отрицает существование воли, а затем всё же говорит о Воле к Власти. То, что он отрицает, это осознанная, целеполагающая воля, которая принадлежит к вымышленным сущностям внутреннего міра. Поэтому [основной] принцип учения [Ницше] гласит: «Здесь достаточно чувств и мышления. Воление как нечто третье это лишь воображение». Воля к Власти это не воление (Wollen), но способность (Koennen), это реально работающее единство, на чьём месте идеализм [былых времён] позволяет действовать сознанию. Ошибка прежних философов заключалась в том, что они приписывали единство сознания тому, что в действительности образует единство энергии, которую Ницше называл Волей к Власти».
Эвальд Ильенков:
«…Человечество (или другая совокупность мыслящих существ) в какой-то, очень высокой, точке своего развития — в точке, которая достигается тогда, когда материя более или менее обширных космических пространств, внутри которых человечество живёт, остывает и близка к состоянию так называемой «тепловой смерти», — в этой роковой для [всей] материи точке — каким-то способом (неизвестным, разумеется, нам, живущим на заре истории человеческого могущества) сознательно способствует тому, чтобы начался обратный — по сравнению с рассеиванием движения — процесс — процесс превращения умирающих, замерзающих міров в огненно-раскалённый ураган рождающейся туманности. Мыслящий дух при этом жертвует самим собой, в этом процессе он сам не может сохраниться. Но его самопожертвование совершается во имя долга перед матерью-природой. Человек, мыслящий дух, возвращает природе старый долг. Когда-то, во времена своей молодости, природа породила мыслящий дух. Теперь, наоборот, мыслящий дух ценой своего собственного существования возвращает матери-природе, умирающей «тепловой смертью», новую огненную юность — состояние, в котором она способна снова начать грандиозные циклы своего развития, которые когда-то вновь, в другой точке времени и пространства, приведут снова к рождению из её остывающих недр нового мыслящего мозга, нового мыслящего духа… (…)
Мышление (…) выступает как то самое звено всеобщего круговорота, посредством которого развитие міровой материи замыкается в форму круговорота — в образ змеи, кусающей себя за хвост, как любил выражать образ истинной (в противоположность «дурной») бесконечности Гегель. (…)
…Выполнить свою вселенско-историческую миссию мыслящий дух окажется в состоянии лишь на вершине своего развития, своего могущества — до которой нам, людям XX века, разумеется, не дожить. Пройдут миллионы лет, родятся и сойдут в могилу тысячи поколений, установится на Земле подлинно человеческая система условий деятельности — бесклассовое общество, пышно расцветёт духовная и материальная культура, с помощью которой и на основе которой человечество только и сможет исполнить свой великий жертвенный долг перед природой. (…)
…Гибель человечества (и мыслящего духа вообще) предстаёт (…) не бессмысленной, а оправданной как абсолютно необходимый акт с точки зрения всеобщего круговорота міровой материи, развивающейся по своим объективным законам. Мышление при этом остаётся исторически преходящим эпизодом в развитии міроздания, производным («вторичным») продуктом развития материи, но продуктом абсолютно необходимым — следствием, которое одновременно становится условием существования бесконечной материи». (…)
И в свете изложенной гипотезы совсем по-новому, с ещё большей пророческой силой звучат гениальные слова «Диалектики природы» [Ф. Энгельса]:
«…Мы вынуждены либо обратиться к помощи творца, либо сделать тот вывод, что раскалённое сырьё для солнечных систем нашего мірового острова возникло естественным путём, путём превращений движения, которые от природы присущи движущейся материи и условия которых должны, следовательно, быть снова воспроизведены материей, хотя бы спустя миллионы и миллионы лет, более или менее случайным образом, но с необходимостью, внутренне присущей также и случаю».
…Мы обретаем новое основание для уверенности в том, что:
«Материя во всех своих превращениях остаётся вечно одной и той же, что ни один из её атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время».
И потому, добавим мы, что мыслящий дух — не пустоцвет, который расцветает на короткое мгновение лишь затем, чтобы тотчас же бесплодно увянуть, а есть столь же условие существования материи, сколь и необходимое его следствие, т. е. внутренне-полагаемое, бесконечное и всеобщее условие бытия міровой материи, действительный атрибут материи как бесконечной субстанции міроздания».
Из максим Михаила Веллера:
«В человеке есть как разум, так и чувства, жажда жизни. (…)
В молодости жажда жизни сильнее, сил и желаний больше. Желания заставляют напрягать разум, как этих желаний добиться. Желания развивают разум, жизненный опыт даёт пищу для размышлений.
С возрастом силы и желания угасают. А чтобы думать, надо сил меньше, чем чтобы действовать. Разум, когда-то разбуженный желаниями, продолжает свою работу — постигать жизнь. И обычно чем больше стареет человек, тем больше им руководит разум и меньше — страсти. (…)
Ошибка древних философов в том, что они пытались подчинить жизнь разуму, тогда как на самом деле разум подчинён жизни. Как говорится, голод и любовь правят міром. Страсти владычествуют над человеком. (…)
Когда человек поступает плохо — это победа чувства над долгом. Долг продиктован разумом, чувство — самой жизнью. (…)
Мы можем влиять на мір и человека. Но любое наше действие — это проявление объективных законов, которым подчинён мір и человек. Не мы переделываем мір по своему разумению, а мір изменяет себя при помощи нашего разума. Наш разум — лишь частная деталь в общем механизме міра. Разум познаёт мір, но не подчиняет его себе, как шестерёнка не может подчинить себе всё устройство часов. (…)
Любое явление по мере своего развития переходит в (…) свою противоположность. (…) Так, создание в государстве порядка и мощи — продолжением и развитием тех же действий переходит в сытый бюрократизм, парализующий и делающий невозможной жизнь этого самого государства.
Деятельность человека по улучшению своей жизни переросла, по мере развития, в деятельность по ухудшению своей жизни. В уничтожение планеты. В ухудшение генофонда с прекращением естественного отбора: слабые и больные живут и дают потомство. Неизбежны всё большие затраты на медицину для поддержания высокой продолжительности жизни в развитых странах — здоровых людей-то всё меньше. Надо ждать снижения средней продолжительности жизни в этих странах, коли уровень естественного здоровья снижается. СПИД, злобные новые штаммы вирусов гриппа — формы этой закономерности. В развитых странах рождаемость падает сама собой — да как! ниже уровня простого воспроизводства. Вот вам и стихийная саморегуляция. Общество создаёт себе такие хорошие условия для жизни, что общее количество жизни в нём начинает уменьшаться. (…)
Во Вселенной кроме энергии ничего нет, строго говоря. Все формы материи — виды энергии. Энергетический уровень рассмотрения — это базовый, основной, фундаментальный уровень. (…)
…В человеке [в пять раз] больше энергии, чем потребно для простого физического выживания. (…)
Предельное Максимальное Действие, к которому направлен вектор человеческой истории, — это уничтожение нынешней Вселенной и зарождение новой Вселенной. Существование Вселенной от Большого Взрыва и до схлопывания — это и есть энергоэволюция. Просто всё существующее — это энергия, и она эволюционирует. (…)
Человек — логично, целесообразно, необходимо — может являться тем самым этапом существования Вселенной, посредством которого оформится Её конец и одновременно зародится новая Вселенная. (…)
Если мы не одиноки во Вселенной — мы можем совершить своё Максимальное Действие раньше, на более низком уровне, и ограничиться, скажем, уничтожением лишь земной жизни. Но покуда у нас нет достоверных сведений о наличии жизни вне Земли — можно полагать, что мы будем жить. Пока не сможем выполнить Главную Задачу. Ибо все прочие варианты самоуничтожение — как и достижение любых научно-технических успехов — есть промежуточные этапы. (…)
Если отграничивать из общей — именно Человеческую историю, — то её целью может оказаться создание сверхквази-существ, энергопреобразующих и эволюционирующих, которые смогут подхватить у биологическо-социального человечества эстафету энергопреобразования — и вывести энергопреобразование Бытия на новые уровни скорости, эффективности и объёмов. Типа материализовывать поля и излучать энергию из вакуума (сейчас и предположить трудно). Но, короче, чтоб способами, нам ещё неизвестными и даже принципиально не представимыми, таки грохнуть нашу Вселенную и засветить Новую. (…)
Что бы ни делал Человек — а в результате Человечество приходит ко всё большим свершениям. (…)
Стремление к свободе это психическое оформление био- и социосистемы к состоянию, в котором можно выделить и преобразовать максимум свободной энергии максимальным числом способов. То есть — это стремление к максимальному энергопреобразованию и структуризации. Стремление к свободе — негэнтропийный принцип. (…)
Смысл жизни — это потребность осознавать себя необходимым для внешнего, группового, природного блага. Смысл жизни — это психическая потребность рационально аргументировать имманентную потребность в максимальном энергопреобразовании. (…)
Ценность жизни измеряется тем, что ты за неё готов заплатить. Когда нет ради чего умирать — нет ради чего и жить».
Михаил Веллер о национал-социализме и о Б. Муссолини:
«Полезно со всего содрать этикетку и посмотреть, что за ней. Фашизм — это про Италию, про Муссолини, про «фашио» и «общее дело». Это не имеет никакого отношения к тому, что мы имеем в данный момент. Большевики называли себя «Российская социал-демократическая рабочая партия» (РСДРП). Нацисты называли себя «Германская национальная социалистическая рабочая партия». Разница в едином одном слове — «демократическая» в России и «национальная» в Германии. Эти партии — родные сёстры, с этим, в общем, никто и не спорит. Национал-социалисты полагали, что должен быть социализм для трудящихся немцев, и никак иначе. Когда рассказывают про все эти закатанные рукава, «шмайсеры» и прочее — так творятся мифы. Это всё равно, что миф о том, что Сталин — добрый отец всем, или Сталин — кровавый злодей, который кроме крови в своей жизни ничего не пускал.
Сейчас мы говорим о группах юных экстремистов, возникающих, в основном, спонтанно, совершающих особо тяжкие преступления на почве национальной розни. Это действительно есть, и глупо пытаться это отрицать. И мы разводим руками и спрашиваем: откуда фашизм в стране, которая победила фашизм? Значит так: победа социал-демократической партии над национал-социалистической партией не имеет никакого отношения к тому движению, которое наблюдается здесь и сейчас. В первом случае сцепились две огромные страшные силы, программы которых были очень схожи, и каждая из этих сил мечтала уничтожить другую. Перед Второй Міровой войной это знал весь мір, достаточно поднять газеты той эпохи. Сейчас то, что у нас называют «фашизмом», и что на самом деле можно назвать «национал-экстремизмом», — это самодеятельная подмена группками юных экстремистов функций государства, каковые государство, по разным причинам, выполнять не хочет, не может и не собирается.
Сегодняшний разгул национал-экстремизма можно считать болезненной, уродливой, опасной формой обострения национального инстинкта самосохранения. Народ являет собой единое целое. Тот, кто полагает иначе, — или демагог, или идиот (как правило — одно с другим). Народ есть целостность, собравшая себя из «человеков». Когда полагают, что в одном городе могут жить представители разных народов — не национальностей, а именно народов, — и при этом так, чтобы каждый хранил свою культуру, свои традиции, свой быт, и жил согласно своей ментальности, то это прямейший путь к крушению вавилонской башни. Город может существовать только как «плавильный котёл», и никто не смеет входить в чужой монастырь со своим уставом. Это знали все и всегда. Если ты припёрся в чужой монастырь со своим уставом, то ты будешь бит и выгнан рано или поздно. (…)
Вынужден сознаться, в ряде моментов я (…) согласен с дуче Бенито Муссолини, который в ответ на ходатайство исламской делегации, нельзя ли построить мечеть в Риме, подумав секунду, ответил: «Можно. На симметричных условиях постройте христианский храм в Мекке». Ребята позеленели, ибо были не готовы к симметрии, и на этом дискуссия в те времена кончилась. (…)
Мы и сегодня не можем, [по соображениям политкорректности,] сказать, что в германском национал-социализме (который называть фашизмом абсолютно неправильно) было, кроме кровавого, злодейского, недопустимого, — много и хорошего, правильного, полезного. Забота о здоровье народа, о спорте для масс. Борьба с курением. Культ крепкой семьи, пропаганда рождаемости и посильная помощь государства семьям. Патриотизм, верность родине. Трудолюбие, честность, аккуратность, храбрость, взаимопомощь — всё это культивировалось всеми средствами. Гордость своим народом, своей историей наукой, культурой — что ж в этом плохого?»
Михаил Веллер о репрессиях 1937 года:
«Готовясь ко II міровой войне, Сталин уничтожил почти весь командный состав своей армии. Ни один враг не сумел бы нанести ей большего урона. Где тут цель, логика, смысл, польза?!
Проще всего повторить вслед за древними греками, что кого боги хотят покарать, того они лишают разума. Но если бы люди в своих действиях всегда руководствовались разумом, то иной была бы вся история, и иным был бы сам человек. (…)
Суть же сталинской акции в том, что:
1. Государству постоянно требовались рабы — заключённые, по разнарядке набираемые из всех слоёв.
2. Деятельность репрессивных органов оценивалась по тому, как много «врагов» они арестуют — такие органы тоталитарному государству были необходимы, а их функционеры выслуживались.
3. Требовалось искоренить любые возможности нелояльности, инакомыслия, превратить армию в идеально, беспрекословно послушный Вождю институт: сцементировать единоначалие, необходимое для силы армии, было проще всего и вернее через страх.
А дальше учитываются законы действия многоэтажной бюрократической машины. Функционеру — «винтику» каждого этажа ставится конкретная задача, сопровождаемая конкретным объяснением, которое должно побудить и обосновать её непременное и наилучшее выполнение. Но в любом передаточном механизме — свой КПД и свои потери энергии. С учётом этого передаточное усилие на каждый узел должно даваться «с запасом». Чем больше и сложнее машина, тем с большим изменением реализуется через неё начальная идея-приказ.
Накануне грандиозной войны диктатор Сталин логично решил провести чистку комсостава. Все знали: предпочтительней шлёпнуть невиновного, нежели пропустить виноватого. Аппарат исполнения был огромен, громоздок, и результат, как только и возможно в таком случае, превзошёл ожидания. Всё просто».
Оставьте первый коментарий