«ВН»: – Михаил Иосифович, принято говорить о великой советской науке. Подразумеваются, конечно, науки «точные». При этом мы очень редко вспоминаем о том, что есть еще и науки гуманитарные. Как вы считаете, каково их состояние в России сегодня? Нужно ли создать «гуманитарное Сколково»? Кто его сможет возглавить?
– Можно вспомнить еще блестящую Петроградскую школу литературоведения, легендарный ОПОЯЗ – Общество изучения поэтического языка, созданную Шкловским, Эйхенбаумом, Тыняновым, Поливановым, Якобсоном. Они предвосхитили структурализм, они превращали литературоведение, теорию литературы из выражения личных впечатлений именно в науку. Все это к концу 1920-х запретили и задавили.
Что же касается «гуманитарного Сколкова» – я думаю, что должна быть уничтожена сама мысль о чем-то подобном и об объединенном руководстве гуманитарной наукой. Более того, должна быть отменена, начисто уничтожена Всероссийская аттестационная комиссия, которая утверждает кандидатские и докторские диссертации. Такой официально-государственный монополист, единолично выдающий удостоверения и титулы: кто ученый и какого ранга, а кого мы, назначенные чиновники, признанием не удостоим. Любое высшее учебное заведение должно иметь право присваивать своим аспирантам, докторантам ученые степени. Как это заведено везде в нормальном мире. Написание и защита диссертации не должны являться самоцелью. Диссертационных тем не должно существовать. Люди должны заниматься тем, что, во-первых, им интересно, а во-вторых – что они считают важным. И никак иначе. Эта паразитарная система, отсоветская, диссертаций должна быть, конечно, уничтожена.
Состояние гуманитарных наук в России видится весьма плачевным. Все стоящие, содержательные, хорошие книги – скажем, по политологии и социологии, – которые я читал в последние годы, простите великодушно, они все американские. Если говорить о том, что написано за последние сорок лет – всё американское! Я не знаю ни одного российского сочинения, из которого можно было бы почерпнуть представление о том, что и как устроено в сегодняшнем мире, в сегодняшнем человечестве, почерпнуть что-то новое. Чего не знаю, того не знаю. Так что здесь дела плоховаты.
Михаил Веллер
Какие-то открытия, принципиально новые взгляды, оригинальные анализы и обзоры в области философии – откуда ж им взяться? В социологии – откуда ж им взяться? При советской власти все это было изначально наглым враньем, потому что все было запрещено. История предписывалась указаниями сверху, из Сектора идеологии ЦК КПСС, причем история не только советского периода, но начиная от древнейших времен. От «Повести временных лет», от норманнской теории и так далее.
Лет пять назад у меня вышла книга «Наш князь и хан». Небольшая, сугубо историческая; правда не академическим языком, а человеческим. Там я изначально задался вопросом: а для чего Тохтамыш сжег Москву? Что произошло? И кроме того: если он сжег Москву – почему тогда Дмитрий Донской продолжал на Москве сидеть, остался при великокняжеском своем столе? Ведь по монгольским законам за любые мятежи карались начальники! А рядовой народ не трогали, люди трудились, потом налог платили, иногда их брали в армию, а желающих – всегда, там карьеры делали – простых людей не карали. Разве что это была какая-то осада провинившегося перед монголами города, когда отказались все сдаваться и вырезались поголовно.
И оказалась после чтения источников и размышлений, сопоставлений, вещь совершенно удивительная. Из Москвы Дмитрия, самоуправного и жестокого правителя, вышибли горожане, потому что Москва хотела уйти из-под Орды в Литву. Там порядки мягче и жизнь богаче. А Литва была никакой не Литвой. А было Великое княжество Русское, Литовское и Жемайтское. Основной язык был – русский того времени. Основная религия – православная. Великий князь и король Ягайло носил после крещения имя Владислав, легендарный правитель Витовт – Александр, о чем у нас не принято упоминать. И дань Орде это государство – Западная Русь – не платило. Это было самое большое по площади в Европе, от Балтийского моря до Черного, от Бреста до Смоленска, могучее, богатое, независимое славянское государство, признанное Римом и всеми странами. А Московия была северо-восточным улусом Орды, никак иначе. Этим тоже у нас было запрещено заниматься. Так что какая же, понимаете, история?
Для развития науки нужно одно. Свобода мысли и творчества. И избирать нужно – и во власть государственную, и в Академию наук – людей умных и достойных, чтоб ученые не занимались карьерой в служебной иерархии, а занимались непосредственно наукой. И чтоб финансирование науки шло не через бюрократов, мгновенно начинающих пилить бюджет, а происходило напрямую – конкретным ученым и группам, лабораториям и институтам.
Михаил Веллер
«ВН»: – Отдельный вопрос про Историю. Можно ли сказать, что точка зрения господина Мединского на историю (в интервью Познеру он высказался прямо, что история должна служить государству) – это не оппортунизм, а такое печальное отражение нашей исторической науки сегодня?
– Не только нашей. История любого народа, написанная представителями этого народа, всегда самокомплиментарна. В истории любого народа существуют мифы и легенды о подвигах старинных героев, о величии, о храбрости, о мужестве, о гении и так далее. То есть свой народ приподнимается, изображается подостойнее, а остальные народы немного так вот опускаются. Бойцы любого народа всегда сражались в меньшинстве. Всегда врагов было больше. Всегда наши совершали подвиги. Это относится абсолютно к любой истории. Русская история здесь просто не составляет никакого исключения.
Существует две истории. Одна история – это правда. Это история для ученых, историков. Это история для любителей истории, она необходима для того, чтобы правду знать. Во-первых, потому что в человеке есть инстинкт поиска и получения правильной информации. Это инстинкт, который есть у любого живого существа. Если ты не получаешь правильной информации, ты не выживешь. Информация необходима, чтобы принять правильное решение – как жить дальше. У человека это тоже. Это называется научной любознательностью, как угодно, но в основе – этот самый инстинкт.
Второе: подлинная история – это обратная связь с окружающей средой. Третье: подлинная история – это автопортрет народа во времени. Это твой коллективный автопортрет. Это ты как один из представителей этого народа. Если история лжива, то тебе врут про тебя самого. И ты себя не знаешь…
Но есть вторая история, которая к правде имеет косвенное отношение. Потому что народу, как любому человеку в жизни, потребна завышенная самооценка. Чтобы быть о себе прекрасного мнения, чтобы быть уверенным, что он способен на любые подвиги, на любые открытия, на любые свершения! И всё его славное прошлое подтверждает, что – да, он на это способен! Он собой может гордиться. Потому что он представитель народа, которому есть чем гордиться. Вот эти две истории всегда и существовали: одна – для масс (она всегда использовалась политиками), а другая – для ученых, для знатоков, для существования истины.
«ВН»: – Очень много говорят о том, что же будет после Путина. Зачастую недовольство властью переходит в бессильную злобу, которая уж точно непродуктивна. А ведь многим людям действительно придется жить и после Владимира Владимировича. Дайте, пожалуйста, совет молодежи. Как вам подсказывает опыт, к чему стоит готовиться?
– Первое – простите за избитую уже цитату: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Поэтому каковы бы ни были обстоятельства, каким бы ни было государство, а все-таки жить тебе сейчас. «Жить – хорошо, – как в одном старом кино, – а хорошо жить – еще лучше». Поэтому нужно хорошо жить сейчас. А именно: это не означает исключительно зарабатывать много денег. Это означает: надо, чтобы у тебя было любимое дело, чтобы у тебя был любимый человек, чтобы у тебя были все-таки сколько-то приличные условия для жизни. И все-таки деньги на сколько-то приличную жизнь. Ну и вообще, чтобы ты своей жизнью все-таки был доволен. Вот так всегда и надо жить, потому что без этого – совершенно нельзя. Откладывать жизнь на завтрашний день или на то, что «я куда-нибудь уеду»… Везде свои трудности и неожиданные проблемы.
Но второе: чем труднее времена, тем, к сожалению, больше подлости требуется от человека очень часто, чтобы высоко забраться. И здесь каждый решает для себя, на что он готов, а на что он не готов. Я не мог работать советским журналистом. Мне это претило на физическом уровне. По девять месяцев я работал в одной и в другой газетах. Одна – заводская. Вторая – республиканская. И ровно через девять месяцев – сакральный срок, понимаете ли, вынашивания плода человеческого – я ощущал, что мне ничего не надо. Мне не надо ни одной копейки! Мне не надо ничего впереди. Мне не надо ничего, я больше не могу писать эту поганую чушь, которой я не думаю, в которую не верю. Причем даже когда я работал в отделе культуры и писал действительно о хороших людях – я все равно знал, как там все делается на самом деле. И сколько там гадства. Я не мог ни слова говорить об этом гадстве! Я не имел права. Не имел возможности, это бы вычеркнули из материала мгновенно и покрутили пальцем у виска.
А были профессиональные журналисты. Очень часто человек пил, издевался над собственной работой – но писал! И на эти заработанные проституцией деньги – пил и издевался над собственной жизнью!.. Я этого не понимаю. По-моему, это унтерменши все-таки, простите. Но многие журналисты говорили, что: «Да, вот я напишу про идиота, что он передовик, еще что-то… Но все-таки подлости я делать не буду. Я не буду призывать к расстрелу троцкистско-бухаринских извергов».
А я говорил: «А куда ты на хрен денешься? От тебя сейчас не требуется. А когда потребуется, если ты откажешься писать материал, то ночью арестуют тебя самого. А куда ты денешься?»
Михаил Веллер
Вот это вот нужно решать. Есть подлости, которые делать нельзя. Потому что когда ты становишься мерзавцем, когда ты становишься косвенно преступником и подлецом, то тогда уже ничего не надо. Вот по той дорожке тебе и придется идти.
И еще одно… Когда меняется власть – а любая власть раньше или позже меняется – возникает просвет. Это как на войне на стыке двух армий. Когда одна армия сдвигается, хороший военачальник противника в этот открывшийся стык бросает весь резерв с танковым кулаком впереди. Вот когда что-то происходит при смене власти, ты должен быть готов ринуться в этот разрыв, использовать неизбежную временную слабину и беспорядок на этом участке государственной махины – и здесь делать большие дела, решая судьбу страны, а заодно решая судьбу свою собственную. Вот к этому надо всегда быть готовым.
«ВН»: – В Советском Союзе было немного проще понять, нужно тебе это или нет. Потому что была одна партия, и ты понимал, про кого нужно петь. А сегодня создается иллюзия многоголосия, демократии. И ты вроде как сам выбираешь, кому тебе поддакивать. И складываешь с себя ответственность. Потому что не говоришь просто «да» или «нет», а как будто выбираешь.
– В Советском Союзе выбор был предельно прост: или ты журналист и работаешь на власть – или ты не журналист и не работаешь вообще. Сегодня в России – нет демократии на деле, но есть определенная свобода слова: то есть в журналистике есть выбор, в идеологическом самовыражении есть выбор – ты поддерживаешь Кремль либо оппонируешь ему с народно-патриотических позиций или с либерально-демократических. То есть: центр, правые и левые. Коммунисты и капиталисты, западники и славянофилы, государственники и анархисты или либертарианцы. Лично я, всегда придерживаясь собственной точки зрения, после 1989 года всегда имел возможность высказать публично то, что я думаю. Не без сложностей и конфликтов иногда, в местах тех или иных – но мог.
Так что – сам выбираешь, сам и отвечаешь. Да, собственная ответственность сейчас куда больше. Для многих это трудно, многие этого избегают – ищут, к кому просто присоединиться.
«ВН»: – Получается, что свободы так и нет, а ответственность растет.
– Понимаете, все ведь в общем и целом, мне кажется, уже много лет абсолютно ясно. Есть люди, которые делают карьеры, иногда изображая оппозицию, а потом переходя из оппозиции в патриотизм под какими-либо благовидными предлогами. Есть люди, которые делают карьеру по модели: да, я не согласен, но если я могу чем-то помочь здесь власти, то я ведь тем самым помогу и стране.
Самый восхитительный стиль плавания наверху при любой политической погоде и экономической ситуации можно было бы в рамках социальной психологии назвать «модель Собчак», она это заслужила. То есть человек совершенно искренне убежден, что все, ей полезное, нужное и интересное – правомерно, нормально, естественно и хорошо. Понятия нравственности, совести, морали, правды, лжи – нечто такое же отвлеченное, как фиолетовый цвет или полет шмеля: то есть человек осведомлен, что они существуют в природе, но не более. Можно вести полупорнографические шоу, соваться в дурно пахнущий бизнес, внаглую выступать откровенным спойлером на президентских выборах, быть постоянно освистываемой на митингах – оставаясь принятой в «свете» и «обществе» и ведя интервью со звездами. Свободный выбор – и никакой ответственности. А вы говорите.
Одни продаются за деньги и известность «в службу государеву». Другие уходят во внутреннюю или полную эмиграцию. Третьи замолкают, пьют, закрываются в частной жизни. А кто-то еще помнит, что один из романов Юрия Германа назывался «Я отвечаю за все»; давно то было.
Михаил Веллер
Ну и, как сказал когда-то великий остроумец маркиз Галифакс: «Человеку, который все называет своими именами, лучше не показываться на улицу – его изобьют как врага общества».
Оставьте первый коментарий