Бла-бландинки (16+)

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Программа «Бла-бландинки». Ольга Данилевич.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Катерина Звягинцева. А в гостях у нас писатель Михаил Веллер. Доброе утро, Михаил Иосифович. Хотя, наверное, уже даже не утро.

М. ВЕЛЛЕР: Здравствуйте. И утро, и день – у кого что.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Давай, Катечка, традиционно Твиттер, СМС, надо присоединять наших прекрасных слушателей.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Друзья, мы в прямом эфире, +79258888948. Можете писать ваши СМС на этот номер. Сайт govoritmoskva.ru, специальная вкладочка «Всё бесплатно», и не забываем про Твиттер govorit_msk.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Владимир Мединский на этой неделе сообщил эту прекрасную новость о том, что в России запрещён к прокату фильм №44. И Владимир Мединский на этой неделе сказал, что он сам посодействует тому, чтобы фильм выложили в сеть, и конкретно на порталах Минкультуры этот фильм появился. Знаете, что нас в этом смысле немножечко смущает? Мы не понимаем, почему эксперты Минкультуры запрещают к показу вместе с прокатчиком?

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: В кинотеатрах. Но в интернете есть.

О. ДАНИЛЕВИЧ: А в интернете будут выкладывать. Мы хотим так насолить фильму и просто не дать ему заработать, как вы думаете?

М. ВЕЛЛЕР: Во-первых, фильму сделали бешеную рекламу. Ещё никто не видел – уже масса народу говорит.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Так было и с «Левиафаном», если вы помните.

М. ВЕЛЛЕР: С «Левиафаном» было чуть иначе. «Левиафан» — совершенно гениальный фильм.

О. ДАНИЛЕВИЧ: В плане рекламы.

М. ВЕЛЛЕР: Реклама – да. Далее здесь можно допустить, что Мединский на сто процентов прав и фильм отвратительный, а можно допустить, что он не прав, и фильм очень хороший, а можно допустить просто, что вкус его и вкус кого бы то ни было другого просто не совпадут, что более чем вероятно. Но в любом случае возвращение к золотым временам Жванецкого: давайте обсуждать вкус на вид, запах на цвет и пение в пересказе, и обсуждать фильмы, которые мы никогда не видели. Народ когда-то очень резвился. Далее слово Виктору Степановичу Черномырдину, бессмертному мастеру русского афоризма: «Никогда так не было, и вот опять». Так что здесь – да. «Я «Доктора Живаго» не читал, но своё мнение всё-таки имею». А вот что касается выложить его в сети – это какая-то, по-моему, попытка станцевать адажио, сделав шаг вперёд, два назад. Что, нет-нет, которые хотят – они, пожалуйста, пусть посмотрят. Но не в кинотеатрах. Честно говоря, это немного непоследовательно.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Вот и нас это смущает.

М. ВЕЛЛЕР: Конечно. Ежели уж зрителям его вредно смотреть, то значит вредно. Много лет за меня решали, что мне вредно и что мне полезно. И те, кто это решал, перестроились в одночасье. Они говорили, что религия – опиум для народа, а коммунизм – светлое будущее человечества. Теперь они с коммунистическими лицами стоят в церкви, и они же говорят, что православие – наша главная духовная скрепа, а при слове «коммунизм» отводят глаза в сторону, не желают разговаривать на эту тему. Вот и с культурой то же самое: у нас уже много чего было запрещено. Так что мне это всё не нравится, потому что на самом деле это факт цензуры. А цензура – когда за вас другие решают, что вам надо, чего нет.

О. ДАНИЛЕВИЧ: А вы сами были за цензуру в своё время.

М. ВЕЛЛЕР: Нет, никогда, вы что-то спутали. Я мог иметь в виду: первое – что любое государство следит за охраной своей военной и государственной тайн в печати. В этом отношении военная цензура существует везде и всегда; второе – когда у нас идут некие вопиюще глупые вещи, развращающие детей, то здесь уже некие элементы, я считаю, должны работать, и они должны работать на уровне уголовного суда с присяжными, обвинителем, защитником и судьёй. И люди, если они нарушили закон, и было сочтено присяжными людьми из народа, выбираемыми по жребию, и мнение присяжных не отменяется и не обсуждается. Это высшая инстанция. И никаких штучек-дрючек. Назначьте новый состав, присяжные…

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А если речь идёт об искажении истории?

М. ВЕЛЛЕР: То они тогда и выносят этот окончательный вердикт. Но позвольте я договорю сначала про цензуру, а дальше мы начнём искажать историю. Что касается цензуры, цензуру отправляют обычные чиновники, как правило, среднего ума люди, чаще мужчины, чем женщины, так складывается, которые имеют в виду единственное – угодить начальству и продвинуться по служебной лестнице, и чтоб их ни в чём нельзя было обвинить. В общем они не способны ни пахать землю, ни работать за станком, ни лечить, ни учить – они ни на что не способны. Они способны только руководить. Вот они руководят и они решают. Это на самом деле большое зло, потому что в результате идиоты руководят людьми более разумными. Такие государства достаточно быстро рушатся и, самое главное, восстанавливают против себя своё население.

Теперь что касается искажения истории. Девушки, вы истории не знаете. Я вас в этом не виню, потому что у вас не было никакой возможности её узнать. То, что вы знаете…

О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы знаем из учебников таких же, которые были написаны кем-то.

М. ВЕЛЛЕР: Да-да. Вы знаете не историю, вы знаете исторические версии, которые изложили для вас и всех остальных соответствующие учёные мужи, как правило, получающие задачу на то или иное освещение тех или иных событий. Когда говорят «мы не позволим переписывать историю», историю переписать нельзя, что было то и было, имеется в виду: «мы не позволим выдавать иную версию, нежели та, которая нам нравится». Как только вы начинаете рыться в каком-то событии, выясняется, что было совсем не так, как вам впаривали не только в течение десятилетий, но и веков. Вместо истории мы живём историческими мифами. Любое государство, любой народ живёт историческими мифами. Но когда изучение истории не подвергается цензуре, то у историка больше шансов (а после историка – у народа) знать историю поближе к правде.

А когда Главполитуправление Министерства обороны и идеологический отдел ЦК КПСС дают задание, что и как освещать, мы продолжаем впаривать, только недавно прочитал: стенгазеты в питерских школах под управлением Кургиняна, что Финляндия напала на Советский Союз, бред сивой кобылы в лунную ночь, и тому подобную историю.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Мы всё к фильму возвращаемся. Ведь это же американцы переписали историю, получается. Автор книги «Малыш 44» Том Роб Смит удивился запрету на экранизацию романа в России. И смотрите, что он в Твиттере написал: «Не понимаю, а что я исказил. Голода не было? Преследования геев не было? Коррупции? Секретной полиции?». И, по словам писателя, роман хорошо продавался в России, никто его не запрещал.

О. ДАНИЛЕВИЧ: А тут вдруг фильм, и оп – запретили.

М. ВЕЛЛЕР: Вот я и говорю, что как можно говорить об искажениях, не зная, что в этом фильме есть. Скажем, у нас много десятилетий чудовищно искажали военную, послевоенную историю, один из примеров, когда говорили, что Фултонская речь Черчилля (март 1946 года, США, Фултонский университет) послужила началом, прологом Холодной войны. И вот наступила новая эпоха. И в сети спокойно висит Фултонская речь Черчилля. Там нет ни слова о том, чтобы была война. Она вся посвящена только одному: невозможно допустить новую войну в новых условиях, когда существует атомная бомба, и необходимо сделать всё, чтобы этой страшной катастрофы никогда не произошло. Вот, что говорил Черчилль на самом деле в те самые времена, когда товарищ Сталин отказывался выводить группу советских оккупационных войск из Ирана, хотя должен был до Нового Года, англичане давно вывели. И вот это вот история.

Но поскольку люди воспитали на другом, у них закипает пена на губах, они говорят: что вы несёте? Их не интересует история. Их интересует только то, чтоб мы были всегда правы.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Михаил Иосифович, у меня знаете, какой ещё вопрос. Вы говорите про то, что нужно фильм оценить, вкусы могут различаться. Вы сами собираетесь смотреть этот фильм, учитывая, что его собираются выложить на порталах Минкультуры.

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, я об этом даже не думал. Меня мало интересует история Чикатилы, я её знаю.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Там же не только Чикатило.

М. ВЕЛЛЕР: Меня мало интересуют скандалы. Меня мало интересует, что сделали американцы про советскую действительно. Подозреваю, что я её знаю лучше, чем они. Понятия не имею. Вероятнее, что нет.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Из любопытства хотя бы, нет?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, мне гораздо любопытнее масса других вещей, на которые у меня не хватает времени.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Почти ровно 4 года назад на телеэкраны вышел сериал, который был снят по вашей повести «Баллада о бомбере». Скажите, вы когда-нибудь были недовольны экранизацией своих романов, своих книг?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, не готов назвать писателя, который был бы доволен своей экранизацией. Я представляю себе Льва Толстого, который посмотрел экранизацию «Войны и мира» Бондарчука, а это была ещё лучшая из экранизаций…

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А потом бы порадовался, когда узнал, что картина получила «Оскар».

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, в гробу он видал «Оскар» вместе со всей этой оскаровской академии. Лев Николаевич, который в гробу видал Нобелевскую премию, которую ему было собирались, он сказал – вот уж увольте. Так что нет, это мне не сильно понравилось, честно скажу. Потому что сценарий был написан несколько другой, он был оживлён, был введён глубоко верующий человек. Верующие христиане в армии никакой роли не играли, это всё враньё новейших времён. Потому что в основном воевали люди 20-летние, выросшие и воспитанные в сталинское время, убеждённые комсомольцы, которые твёрдо знали, что религия – опиум для народа, и чтобы у кого-то был нательный крестик… если человеку 50 – запросто, двадцатилетний – да не боже мой, всё это враньё. Это можно читать мемуары кого угодно и говорить с ещё живыми.

Ввели туда женщину, командира отряда Нину Усатову. Нина Усатова – прекрасная колоритная актриса. Чем её можно прокормить в партизанском отряде так, чтобы она была учетверённой толщины. Ну, хлопцы, не можно ж так.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: В общем, вы недовольны.

М. ВЕЛЛЕР: Погодите. Везут Фау-2, один экземпляр ракеты, чтобы запустить её на Москву и тем самым испытать. Вот это называется бред сивой кобылы в лунную ночь. Да их по Лондону выпустили 4000 штук. Какую одну на Москву? Потом очень интересен главный гестаповец, который является начальником разведки, контрразведки, комендантом концлагеря в одном лице. А место секретарши у него зарезервировано за советской разведкой. У него одна разведчица выбрасывается в окно, и на это место он тут же берёт другую советскую разведчицу. Так  что всё это очень мило. Но мне понравились исполнители двух главных ролей – Ефремов младший и забыл, эта милая девушка, которая играла Катю. Знаете, они очень хорошие. Они славные, милые, искренние и убедительные. А когда я посмотрел недавно какие-то куски, мне это понравилось в несколько раз больше, чем раньше, потому что темп роста качества нашей телепродукции таков, что всё старое с каждым годом всё лучше и лучше.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Может, просто новое хуже становится?

М. ВЕЛЛЕР: Вы меня правильно поняли, у вас, видимо, стальной капкан. Потому что новые сериалы  о войне просто смотреть невозможно. Это какая-то шизофрения. По-моему, их ставят на скорость.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Наш слушатель Арботриал спрашивает: «Своими романами вы довольны?».

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, тем, чем я недоволен, я никого не обременяю. Я это никогда не показываю издателям. И до тех пор, пока я недоволен, я это тоже никуда не даю.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Но меняется отношение к своим работам спустя годы?

М. ВЕЛЛЕР: Вы имеете в виду законченным работам?

О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, законченным.

М. ВЕЛЛЕР: Нет, практически уже нет. Если бы я начал писать, допустим, постоянно в 14 лет, я помню свой первый рассказ, который написал в 14 лет. Он был, конечно же, чудовищен. Это было классическое первое сочинение начинающего, которое не представляет, где звон, не слышал, где он. Просто классика. Все классические ошибки, как я узнал потом. Или свои стихи, которые я писал в 5-7 классе.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Кому посвящали?

М. ВЕЛЛЕР: Нет, я никому не посвящал.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Женщине, девочка любимая? В этом возрасте кому посвящают?

М. ВЕЛЛЕР: Я понимаю. Вот эта гендерная ревность: вы это нам посвящали? Нет, не вам. Правда, мужчинам тоже не посвящал.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Родине посвящали?

М. ВЕЛЛЕР: Сейчас. Родина как-то без меня обходилась.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Кому же тогда?

М. ВЕЛЛЕР: А с чего вы взяли, что их надо посвящать? Речь шла о том, какого они какчества. Отвечаю: они были сомнительного какчества. К ним, конечно, отношение с годами сильно поменялось. А то, что уже писалось ближе к 30 годам всерьёз, вы что думаете, человек после 27-28 лет умнеет, что ли? Он опыта набирается.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы всегда надеемся на это.

М. ВЕЛЛЕР: Не надейтесь. Этого не будет.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Раз заговорили про школы, тут вообще неделя полна была всяких культурных событий. Сложно назвать это событие культурным, но, тем не менее, было споров на фоне так называемого «Танца пчёлок». Вы видели?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, это я видел, потому что это сидело спокойно, и сейчас, по-моему, есть, и в интернете, и там что ни открываешь, там тверкинг, тверкинг. А интересно, слово «тверкинг», такое выковыривание чего-то пальцем, типа изюмину из теста тверкинг – и выковорил. Так что я посмотрел. Вы знаете, в чём дело? Это негритянские эротические танцы. Если вы представите себе, что чернокожий из центральной Африки ансамбль в юбочках из пальмового волокна исполняет это всё на сцене под стук тамтамов, сияя белыми крупными зубами и вращая белками больших круглых глаз.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вращая бёдрами.

М. ВЕЛЛЕР: Знаете, бёдра с задницей мы ставим отдельно, это показывали в телевизоре. А вот негритянские зубы и глаза не показывали. В этом африканском исполнении это будет очень колоритно. Но когда это делают белые 15-17-летние девушки, у которых совсем не африканская пластинка, грация и чувство ритма и которые совсем не для того, казалось бы, подготовлены всей тысячелетней культурой, конечно, это производит тупое и пошлое впечатление.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: То есть вам не понравилось?

О. ДАНИЛЕВИЧ: Позвольте, даже у африканских женщин эти танцы не всегда эротической направленности. Они не всегда пытаются вызвать…

М. ВЕЛЛЕР: Когда они делают такие движения бёдрами и ягодицами, то кроме эротической направленности другой нет.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Они просто всегда так танцуют.

М. ВЕЛЛЕР: Нет, простите великодушно. Я не знаю, почему вам попадались только такие танцы. Но я видел и другие. Вплоть до классического балета. Что касается африканских танцев, африканские танцы не ограничиваются тверкингом, который представляет собою вертикальные возвратно-поступательные движения.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Тем не менее, они всегда трясут попами.

М. ВЕЛЛЕР: Трясти попой и танцевать тверкинг – ещё не одно и то же.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Смотрите, вы говорите «не для того были подготовлены». А для какого танца подготовлены?

М. ВЕЛЛЕР: Для самых разных, но не для…

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Например? Есть танец на пилоне. Они подготовлены для этого? Это на шесте.

М. ВЕЛЛЕР: Вам перечислять все эти мазурки, полонезы, вальсы, танги, балеты и Петипа, и современные, и так далее, и так далее, или вы о них уже слышали? Слышали, да? Хорошо.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Слышали. Даже знаем, как это танцуется.

М. ВЕЛЛЕР: Вот видите, вы знаете даже больше меня, наверное.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А школы надо закрыть, по вашему мнению? Смотрите, школы на время разбирательства закрыты.

М. ВЕЛЛЕР: Это ваши слова.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Я спрашиваю.

М. ВЕЛЛЕР: Которые не имеют никакого отношения к моим словам. То есть вы спрашиваете меня, следует ли закрыть вообще эту школу. Вы знаете, за этим шумом с этим танцем совершенно не сказали, что они танцуют ещё. Если всё, что делают в этой школе, сводится к этой добродушной имитации полового акта с полуголыми ягодицами не совсем половозрелых созданий, судя по сложению, знаете ли, девушки пубертатного возраста. Если всё сводится к этому, то можно и закрыть. Но, я думаю, они же там ещё что-то танцуют.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Слушайте, а как быть…

М. ВЕЛЛЕР: Для чего закрывать танцевальную школу?

О. ДАНИЛЕВИЧ: А как быть с родителями? Они же это всё одобрили когда-то.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Сами привели детей.

О. ДАНИЛЕВИЧ: То есть это был отчётный концерт, про который знали родители, дети которых танцевали всё это.

М. ВЕЛЛЕР: Насколько я знаю, там были одни, которые без родителей, были ещё какие-то родители. Когда говорят, что все родители одобрили, это то, что последние 10 лет называется изящным словом «лукавство», а по-простому называется враньём и подтасовкой.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Пусть это были даже не все родители. Хорошо. Это была какая-то часть. Почему мы как-то ответственность с родителей снимаем. Мы хотим высмеять, наказать, прокритиковать, раскритиковать владельцев этой школы танцев и преподавателя. И совершенно забываем про родителей.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Которые дали согласие и которые сами привели детей.

М. ВЕЛЛЕР: То есть, вы предлагаете, надо воспитывать родителей, или родители должны нести уголовную ответственность, или родители не досмотрели и должны уделять больше…

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Родители должны заступиться за руководителей школы.

О. ДАНИЛЕВИЧ: В таком случае странно, почему должны нести ответственность руководители школы. Если родители не несут ответственность за своих детей, почему должны нести руководители школы?

М. ВЕЛЛЕР: Когда в школе что-то происходит, в любой школе, то почему-то сначала спрашивают с учителя и с директора, а с родителей уже потом, хотя, конечно, семья и школа, и вообще срез общества. О чём вы говорите? Мы можем всё свалить на семью, но это больше называется — совершенно традиционное забалтывание вопроса. Куда смотрели родители? Мальчик наркоман — куда смотрели родители? В доме наркопритон – куда смотрели родители? Они давали деньги, не контролировали, что на эти деньги, вместо того чтобы покупать цветы учительнице, он покупает дурь для себя. Ну что же это самое? Вы хотите лишить их родительских прав? Я думаю, это слишком.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы нет.

М. ВЕЛЛЕР: И я нет.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Слушатель Евгений вас поддерживает: «Согласен с уважаемым гостем. Танец – полная порнография. Руководителя танцевальной студии необходимо судить». У нас Михаил Веллер в гостях. +79258888948 – номер для ваших СМС-сообщений. И на сайт «Говорит Москва»…

М. ВЕЛЛЕР: Я хочу внести одно замечание. В нашем представлении в стране судить – значит посадить. По-нормальному судить – значит разобраться и наказать, если виновен, но извиниться и оправдать, если не виновен. А у нас судить – значит суд, тюрьма, Сибирь. Вот насчёт «суд, тюрьма, Сибирь» я категорически не убеждён, а вот насчёт разобраться можно разобраться. У нас только разбираются, поплевав на руки и взяв у них дубину.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: «Есть такой фильм – «Скины», или “Romper Stomper”, там цитируют «Майн Кампф», а также портреты Гитлера и свастики. Но фильм номинирован на «Оскар» и имеет массу премий. Что скажете?», — спрашивает слушатель Череп.

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, доводилось мне ещё в советские годы видеть массу советских фильмов, где было изображение Гитлера, Гиммлера, Геринга, Геббельса, а уж свастиками просто пестрил весь экран. Но поскольку вообще фильмы были, конечно же, абсолютно антифашистской, а, наоборот, советской направленности, то никому не приходило в голову попытаться режиссёра и художника, и декоратора судить за вот это вот. Так что, я думаю, смотря с какой целью это всё изображают.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Знаете, что? Хотели мы вас вернуть ещё к самому важному, наверное, что произошло на этой неделе. Была прямая линия с президентом Путиным. И во время прямой линии Путин говорил о врагах России в том числе среди прочего. И процитирую, если позволите: «Быть нашими врагами и друзьями одинаково почётно. Мы никого врагами не считаем из участников международного сообщества и никому не рекомендуем считать нас своими врагами». Кого вы считаете, если считаете, врагами России?

М. ВЕЛЛЕР: Да, собственно, никого не считаю. Вы знаете, я думаю, что сейчас нет оснований делить мир на друзей и врагов. Я думаю, что сейчас Россия оказалась в таком положении, когда друзей нет, есть партнёры, попутчики на определённый участок, где можно получить взаимную или хотя бы одностороннюю, с их стороны, выгоду, и есть в принципе страны, которые совершенно не дружественно относятся к России, полагая, что Россия делает не то, не так, рулит не туда. Но это нельзя назвать врагами. Враги – это нечто совсем, как мы понимаем, другое. Враг – это человек, который хочет делать и делает что-то такое враждебное, что ведёт к нанесению вреда этой самой стране.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А санкции, которые вводят – не вред?

М. ВЕЛЛЕР: К чему сводятся санкции, можете ли вы сказать? Санкции к чему сводятся? Санкции – это какие санкции?

О. ДАНИЛЕВИЧ: Экономические, например. Возьмём, когда нельзя было и продолжает быть нельзя взять кредит в каком-нибудь из европейских банков.

М. ВЕЛЛЕР: Что касается кредита, это услуга, которую оказывает банк. То есть нам не отказали в должном, нам отказали в услугах. Вот на то их добрая воля. Банкир может сказать любому: тебе кредит дам, мне говорили – ты мужик хороший, а тебе не дам – рожа твоя мне не нравится. И никто ему ничего не скажет.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, но когда банкам сверху говорят: вы кредит русским-то не давайте.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Это по-дружески?

М. ВЕЛЛЕР: Банкам приказов таких категорических нужно почитать, в каких формах давали, то есть когда прекратили режим наибольшего благоприятствования. Когда перестали оказывать, строго говоря, экономическую помощь, потому что давайте-ка мы разберёмся в кредитах: у нас сотни и сотни миллиардов долларов вложены в экономику прежде всего американскую, а затем в Швейцарию, Англию, Германию и так далее, и так далее. Почему мы не хотим работать на своих деньгах, почему мы вкладываем свои деньги в западные бумаги под меньший процент, чем берём их кредиты, чтоб потом отдавать им свои деньги навсегда? Вот эта политика финансовая мне всегда представлялась не столько ошибочной, сколько преступной. И ряд серьёзных, первого ряда экономистов, докторов наук, профессоров придерживаются точно той же самой точки зрения.

То есть, что касается санкций, «мы не хотим вам помогать, мы вам помогали все 1990-е, и что мы за это получили?».

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Давайте узнаем, что получили, после новостей.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Вынуждены вас признать… прервать немножко.

М. ВЕЛЛЕР: Признать – хорошая оговорка.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, это правда. И, кроме этого, санкции ведь касались ещё также запрета на въезд. О ваших путешествиях по заграницам мы поговорим уже после новостей.

М. ВЕЛЛЕР: Прекрасно.

НОВОСТИ

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Мы продолжаем, это программа «Бла-бландинки» на 94.8 FM. Ольга Данилевич.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Катерина Звягинцева. И в гостях у нас писатель Михаил Веллер.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Друзья, +792588948 – номер для ваших СМС-сообщений. Звонки мы традиционно не принимаем. А вы можете писать ещё на сайт, там есть специальная вкладочка, govoritmoskva.ru.

О. ДАНИЛЕВИЧ: И не забывайте про Твиттер govorit_msk. На самом деле уже пришло много, спасибо за такую активность, много пришло всяких сообщений, адресованных вам. Например, Романузо пишет: «Приключения майора Звягина» очень понравились. Читал, когда не клеились дела. Очень взбодрило, спасибо автору. Теперь всем рекомендую, очень бодрит. При этом в Твиттере Тася Сюр, например, вас обвиняет и говорит, что вы явный антисоветчик. Ответите?

М. ВЕЛЛЕР: Что касается Таси Сюр, то хочется сказать: помните древний анекдот – господин учитель, мне бы ваши заботы. Я работал на Советский Союз до 43 лет жизни своей разнообразной. И немножко знаю больше про Советский Союз, про его плюсы и про его минусы, и нельзя его красить ни в один красный цвет, ни в один белый, ни в один чёрный, а всё это как всегда было полосатым. А ежели бы его народ так страшно любил, то в 1991 году, когда спустили флаг на Кремлём в декабре, хоть кто-нибудь вышел бы протестовать и защищать Советский Союз. Никто не вышел. Советский Союз благополучно развалился. Причём, сам развал произошёл абсолютно бескровно. И ни в одной республике не протестовали. А теперь они спохватились. Они чего спохватились? Они то спохватились, что думали, что жить будет лучше, а жить стало хуже. Это уже следующая история.

Теперь они тоскуют по былому величию, и, как всегда, идеализируют прошлое, как пел когда-то Высоцкий, на переименование улицы именем которого, видите ли, им денег не хватало.

Вот бы вас сослать,

Вот вас погноить бы,

Вот бы вас бы на Камчатку, на Камчатку – нары дали б, —

Пожалели бы вы нашего Мишатку, порыдали.

А то все они сильны рассуждать, пока не дали кайло в руки, не отправили долбать вечную мерзлоту, доброхоты.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Про вашу юность и молодость мы очень хотели поговорить в этой части программы. Вообще, когда мы с Катей изучали вашу биографию, довольно поверхностно, надо сказать.

М. ВЕЛЛЕР: Здорово звучит – «изучали вашу биографию, да и то поверхностно». То есть можно было глубже?

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Можно было копнуть…

М. ВЕЛЛЕР: Спасибо.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Но мы хотим сейчас у вас всё узнать. И вы там сами пишете: у вас прямо тяга к бродяжничеству.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Вот эти ваши переезды – сначала мы понимаем: гарнизоны, отец военного, всё это понятно. Когда вы стали молодым человеком и юношей, когда вас тянуло на спор уже куда-то кататься. Во-первых, эта история на спор – куда это вы поехали?

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Из Ленинграда на Камчатку за месяц.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Что за спор? Стоил ли он того?

М. ВЕЛЛЕР: Почему вас это так поражает?

О. ДАНИЛЕВИЧ: Очень интересует.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Нас интересует спор.

М. ВЕЛЛЕР: Я никогда в жизни не мог этого понять.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Чего?

М. ВЕЛЛЕР: Почему это кого-то удивляет?

О. ДАНИЛЕВИЧ: Почему все люди разные. Вы говорили это сами.

М. ВЕЛЛЕР: Не было войны, не было репрессий, не было ничего страшного. Не нужно было переплывать вплавь реки, наполненные серной кислотой. Да что в этом такого было то? Второе. Доложу и вам, что я никогда не понимал мужчин, которым в молодости… (мужчинам это просто свойственно больше, чем женщинам) не хотелось отправляться за тридевять земель, куда глаза глядят и делать то, и делать сё, потому что это заложено в базовый инстинкт: освоение новых пространств, покорение новых царств.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Где родился, там и пригодился.

М. ВЕЛЛЕР: Спасибо. Вот это лузеры сложили себе в утешение. А складывались везде сказки, легенды мифы о принце, который явился неизвестно откуда и стал славным королём, или наоборот о бедном и безродном, который явился куда-то, убил дракона, и в короли его избрали, и так далее, и так далее.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы хотели дракона убить?

М. ВЕЛЛЕР: Нет, я не хотел убить дракона. Я говорю сейчас не о себе. Я говорю сейчас о народных мифах, которые всегда отражают человеческую психологию.

О. ДАНИЛЕВИЧ: А мы очень бы хотели о вас и об этом споре. Что за спор был, расскажите. Помните хоть?

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Выиграли?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, это всё есть в книжке. Книжка эта называется в последней редакции «Странник и его страна». Вот в этой книжке описано разное, что я видел в Советском Союзе, что я там работал и какая там была жизнь. И есть отдел, который называется «Трюм», что такое анкета, отдел кадров, и поездка за границу, и зарплата, и кому сколько платили и что почём стоило, и так далее, и так далее – это всё в этой самой книжке. Она вышла какое-то время назад.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Почему о ней не очень у нас так…

М. ВЕЛЛЕР: Поскольку вы меня позвали и спросили, у меня вышли сравнительно недавно две книжки, которые я буду рад вам подарить: одна из них называется «Бомж – это роман», а вторая из них называется «Конец подкрался незаметно». И это, я бы сказал, философско-ироническая публицистика.

О. ДАНИЛЕВИЧ: А вы оставите нам автографы?

М. ВЕЛЛЕР: Спасибо, мне будет очень приятно, лучше после эфира. Потому что когда я пишу, я не умею разговаривать. Цезарю завидую страшно, который делал 5 вещей одновременно.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А вы пишите по старинке – пером, ручкой, или в компьютере всё-таки?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, пером, ручкой я только записываю какие-то вещи. Обычно приходят в голову какие-то мысли, какие-то фразы и так далее. Если вдруг приходит удачная формулировка и прочее, лучше записывать сразу, потому что за суетой оно через сутки может забыться навсегда. А вообще последние годы я всё-таки перешёл на компьютер, потому что куда же денешься от прогресса. И когда к нему привык, это, конечно, до чрезвычайности удобно, хотя глаза, конечно, утомляют больше.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Смотрите, наши слушатели прониклись вашими заявлениями о том, что настоящий мужчина должен хотеть осваивать новые пространства. Андрей, спасатель, пишет: «Я и сейчас мотаюсь по всей планете». Арботриал пишет: «Очень вас понимаю. После первого курса МГУ я помчался на север Сахалина на всё лето работать и смотреть».

М. ВЕЛЛЕР: Молодец.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Что касается ваших путешествий, после этого странного бесплатного путешествия в течение месяца из Ленинграда на Камчатку…

М. ВЕЛЛЕР: Там не было ничего странного. В следующий раз…

О. ДАНИЛЕВИЧ: Но бесплатно туда добирались.

М. ВЕЛЛЕР: Ну и что? Слушайте, нет ничего сложного, чтобы доехать автостопом из пункта А 40 км в пункт B.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: В 1969 году – не очень.

М. ВЕЛЛЕР: Вы умножаете это расстояние на столько, на сколько нужно, чтобы получилось, допустим, 12000 км, и едете себе потихоньку. Вот и всё.

О. ДАНИЛЕВИЧ: 12 000 км. В 1969 году не так много автомобилей.

М. ВЕЛЛЕР: Почему же? Кроме автомобилей есть самолёты, вертолёты, корабли. Всё на свете есть.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы же говорите – автостопом.

М. ВЕЛЛЕР: Я говорю: представьте себе 40 км и умножайте. Заметьте, в это время в самолёт не нужен был паспорт, не было никаких магнитов, никакого ограничения на жидкость, никакого паспортного контроля. А уж запрета на курение, когда с Камчатки я вылетал до Якутска, там меня выкинули из самолёта, нет, на земле, конечно, а не в воздухе. Ил-18, машина набрала высоту, все дружно закурили. Вытянутой руки было не видно. А стюардесса только толкала тележку со спиртным, и все садились друг в другу в ноги поговорить, ребята в отпуска летели с деньгами.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы после этой поездки стали звездой своего факультета.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Легендой филфака.

М. ВЕЛЛЕР: Да что вам всё… слушайте.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Нас интересует ваша юность, конечно же.

М. ВЕЛЛЕР: После первого курса я, увидев в конце 1 курса объявление, что здесь записывают на целину, помчался – оказалось, это стройотряд восточного факультета. Какая разница? Потом я увидел, что филфака. И здесь есть целинный отряд. Я переписался. Потом увидел, что есть отряд Мангышлак, транспортный, в пустыне, железную дорогу. Я переписался туда. После второго курса мы работали под Норильском на Талнахе, а после третьего я отправился вольным стрелком, потому что загробили уже это строительное движение, забюрократизировали. Это совершенно отдельный разговор. Да, это были совершенно чудесные времена: за границу не пускали, до 40 лет я был невыездным, до 1988 года, но зато внутри страна была большая. За все мои шляния меня били всего один раз, и то не по национальному…

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: И кто?

М. ВЕЛЛЕР: Гомосексуалисты.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Вас били гомосексуалисты?

М. ВЕЛЛЕР: Дело в том, что я, выпивая с одним аборигеном в городе Бухаре, имел глупость лечь спать прямо на скамеечке в центральном скверике. Тепло же, никто не трогает. И ко мне во сне, чувствую, трогаю меня не так, и рука не женская. Я его напугал сам. А он возвращается с командой человек 5. Я от них… куда ж это самое… ну, конечно, немножко попинали, потому что не знаешь, куда идти. А больше ничего плохого не было.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Тем не менее, самым лучшим вашим годом, по вашим же словам, был 1976-й, когда вы работали перегонщиком импортного скота из Монголии в Бийск.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: По Алтайским горам.

М. ВЕЛЛЕР: У меня была заборная книжка гонщика. Это ученическая тетрадка, которую резали пополам. Но слово «гонщик», «Формула-1» и так далее, Айртон Сенна. Вот эти гонщики и гоняли.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Или Шумахер.

М. ВЕЛЛЕР: Шумахера тогда ещё не было, он был ребёнком. И было три трассы. Одна из них шла на Забайкалье, на Улан-Удэ, вторая – на Семипалатинск, а третья – на Бийск. Вот я гонял на Бийск. Я уже не могу вспомнить, от кого услышал, что это есть. Как человек обстоятельный, я съездил туда зимой, узнал, что к чему и провёл такое замечательное лето. Это примерно 1000 км по горам, где-то 40-50 за границу в Монголию. Ничем эта монгольская степь высокогорная от нашей, разумеется, не отличается, и всеми этими длинными кусками… То есть мы пришли, где это, не помню, в середине октября, потом я пошёл ещё на подбор так называемый, бог с ним всем. Это было очень славно. Здоровья появилось море.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Воздухом свежим надышались. Сколько голов было у вас в стаде?

М. ВЕЛЛЕР: Овечий, бараний гурт был 2000. Сарлык (монгольский як) – было 300. У нас было четыре человека на баране, два человека на сарлыке и один седьмой на таратайке, одноколке…

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Как вы управлялись?

М. ВЕЛЛЕР: Легко. Они дрессированные. Стадо монголами выдрессированное. Ему скажешь – а ну поворачивай. Это своя наука, которой обучаешься примерно за час.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Быстро вы. На самом деле у вас такое количество каких-то профессий сумасшедшее. Вы были перегонщиком, матросом, учителем, бетонщиком, журналистом, экскурсоводом.

М. ВЕЛЛЕР: Позвольте о бетонщике. Это, видимо, самая сложная из профессий. Это нужно минут 20, чтобы обучить шимпанзе. То есть это настолько просто… Но что характерно, платят в 2 раза больше, чем молодому учителю после университета.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Зачем это всё? У вас было столько много работ.

М. ВЕЛЛЕР: А дело в том, что я в это время удрал из школы. Мне это стало не по силам. Я не потянул. Как человек добросовестный и по характеру перфекционист, я не мог это делать так, как надо, а так, как надо, сил моих не было. Но когда я удрал, надо же было чем-то кормиться. Я почитал объявления, пошёл на железобетонный комбинат, №4 на улице Шкапина. И там несколько месяцев работал.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: За 20 мин всему научились.

М. ВЕЛЛЕР: 20 мин для шимпанзе. А мне ребята секунд 40 показали – вот и всё. Я не буду сейчас рассказывать технологию, но это беспредельно просто: поправить ванну, завернуть струбцины, вложить закладные, а потом их принести – это настолько нечего делать.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Разбогатели?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, конечно, нет. Как правило, бетонщики в формовочном цеху не богатеют. Они сколько получают, столько и пропивают.

О. ДАНИЛЕВИЧ: И вы выпивали?

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Пропивали?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, когда в бригаде, опять же, 7 человек и все пьют, то довольно дико сидеть рядом и говорить: нет, ребята-демократы, только чай.

О. ДАНИЛЕВИЧ: А как же самостоятельность?

М. ВЕЛЛЕР: Это была абсолютная самостоятельность. Индивидуализм проявляется вовсе не в том, что когда все пьют, ты закусываешь. Нет-нет. Я там видел один раз воочию, не метафора, как человек не может попасть в дверь. Это в день получки серьёзно посидели. И наш один Толик, такой симпатичный мужик лет 30, такой славный, средненький, стройненький такой, отличный, голые все идём в душ, кафель… душ человек на 50, я не знаю, комбинатский, заводской. И он не может из раздевалки попасть в дверь. Я говорю: Толян, погоди. – Нет, я хочу сам. Он отходит шагов на 6, принимает направление, идёт, и его сносит или в одну сторону, или в другую. «Нет, — говорит, — я сам». В общем, я помылся и ушёл – он всё в двери попадал.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Бедный.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Наш слушатель Арботриал возвращается в 1976 год. Он пишет, что в сентябре умел Мао Цзэдун. Вы помните свои ощущения по поводу этого события?

М. ВЕЛЛЕР: Я помню ощущения по поводу этого события. Потому что мы только пришли в Бийск, мы только начали ждать расчёта. Наш скот ещё два дня содержался на мясокомбинате на площадке в отстое, чтобы из кишечника вышло. Мы в этот день только сели выпивать – и сказали, что умер Мао Цзэдун. Ну, умер так умер – мы дальше выпивали. Вот и все ощущения.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вот так вот, Арботриал.

М. ВЕЛЛЕР: Ну а куда ж ты денешься?

О. ДАНИЛЕВИЧ: Слушайте, тем не менее, такое количество профессий, которое у вас было, и есть ещё интересная подробность из вашей биографии, то, что на 2 курсе университета вы ушли в академку и какое-то время находились…

М. ВЕЛЛЕР: На четвёртом.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Значит, врут в Википедии.

М. ВЕЛЛЕР: Там во втором? Это неправда.

О. ДАНИЛЕВИЧ: И говорят о том, что вы в психиатрической больнице какое-то время провели.

М. ВЕЛЛЕР: Нет, это не так. Это называется дневной стационар психоневрологического диспансера Московского района, улица Воздухоплавательная. Общага там недалеко, студгородок стоял у Парка Победы в Ленинграде. Это я просто пришёл и объяснил, что как-то плохо всё устроено, несправедливо, аж жить неохота. Поэтому мне надо взять академку, чтобы куда-нибудь поехать и там психически подлечиться.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: И вам сразу дали прям?

М. ВЕЛЛЕР: Конечно, нет. Со мной трижды беседовали и убеждали меня, что жизнь прекрасна. Потому что они были ребята практические, они такие же психологи, как я балерина примерно. Получили они дипломы – фиг ли с этого диплома-то? Они всё полагали, что у меня могут быть две причины. Первая – что меня уволят из университета за неуспешность, я пойду в армию, а я этого боюсь. Я им приношу справку из деканата с печатями, что, напротив, у меня все пятёрки за прошлый семестр, я получаю повышенную стипендию, никто ничего. Тогда они говорят: наверное, какая-то девушка от меня беременна, требует, чтобы я женился, а я не хочу и хочу свалить. Я говорю: вы знаете, от кого вам принести справку, скажите. – Нет, мы не знаем. Но с третьего раза поверили. Но для того чтобы поверили, нужно пропустить, по-моему, сейчас не помню, то ли 30, то ли аж 45 суток за семестр, чтобы тебе по справке дали академотпуск на год, потому что ты слишком много пропустил, и не догнать.

О. ДАНИЛЕВИЧ: И начали неистово пропускать?

М. ВЕЛЛЕР: Нет, я не пропускал. Я ехал к половине десятого туда, там завтракал, давали таблетки, я их брал за щёку, потом сплёвывал, как все нормальные люди. Потом болтался, не зная, чем себя занять, до обеда, обедал, сплёвывал таблетки, а после обеда ехал в общагу. А стипендия сохранялась на то, чтобы, пока её хватит, вечером выпивать и закусывать с друзьями.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы хитрец. Вы вообще отличный план…

О. ДАНИЛЕВИЧ: Обманули государство.

М. ВЕЛЛЕР: Какой хитрец? За мной человек 6 провернули этот вариант, а седьмого встретили хохотом и сказали: идите и скажите, что план по филологам ЛГУ на этот год перевыполнен. Что тут хитрого?

О. ДАНИЛЕВИЧ: С вашими всеми скитаниями и путешествия когда вообще решили осесть, или так и не решили?

М. ВЕЛЛЕР: Осесть куда?

О. ДАНИЛЕВИЧ: Осесть и решить, что вам нужен дом, надоело путешествовать, завести семью в конце концов.

М. ВЕЛЛЕР: Я себе путём обмана государства в отношениях, прекрасно сформулированных, опять же, Жванецким: сколько ни кради у государства, своего не вернёшь. И таким образом я в 26 лет после скотоперегона отхлопотал себе в суперцентре Ленинграда комнату 8 квадратных метров с четвертью, и куда бы я ни уезжал, она оставалась за мной. Платить за неё было типа 2 рубля 70 копеек в месяц. Я платил за полгода вперёд, за год вперёд, там можно было забирать те деньги, и уезжал, куда глаза глядят. А переехал я потом уже в брежневские глухие времена в 1979 году в Таллин, когда выяснилось, что никто нигде и близко не будет меня печатать, не потому что я бездарен, не потому что у меня неправильная фамилия, а потому что я неправильная пчела, которая пишет абсолютно неправильные рассказы: формалистские, модернистские, несоветские, нехорошие.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Танцует неправильные танцы.

М. ВЕЛЛЕР: Совершенно верно. А вот в Эстонии сказали, что да, вы знаете, вы можете у нас, такой прекрасный сборник. Но мы издаём только своих, которые живут у нас.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Потом в Израиль поехали?

М. ВЕЛЛЕР: Нет, в Израиль я ездил на полгода с семьёй, это было в 1996-1997 году зимой. Я читал там лекции, у меня вышла там книжка. Это была именно поездка на 6 месяцев.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Какие книжки вы читали своим детям?

М. ВЕЛЛЕР: Как быстро у нас время-то идёт. Вы знаете, все самые обычные детские, которые читали мне, а до этого моим родителям. Это те же стихи и Михалкова, и Агнии Барто, и всей этой братии. Это чудеснейшие, непревосходимые детские рассказы Носова («Мишкина каша»), это «Приключения Незнайки и его друзей». Это разнообразные совершенно сказки. Это все эти Мумий-тролли, Пеппи­-Длинныечулки и так далее. Потом мы купили полное собрание сочинений Жюль Верна – я думал, как я буду наслаждаться, заодно сам поперечитываю. Оказалось, писал он чудовищно.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Детям не нравится. Это правда.

М. ВЕЛЛЕР: Нет, детям нравилось. Мне не нравилось.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Странно.

М. ВЕЛЛЕР: Вот с этого я стал задумываться, каковы же законы создания бестселлера, что этот человек так плохо писал, а его так хорошо помнят и по всему миру до сих пор издают.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А Терри Пратчетта не читали?

М. ВЕЛЛЕР: Нет, Терри Пратчетта мы, понимаете, не читали. В этой книжке, которая называется «Конец подкрался незаметно» про то, что читать, тоже немножко есть.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Терри Пратчетт сказал про одну из своих книг («Нация»), что это та книга, которую он должен был или написать, или убить себя. У вас есть такая книга?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, когда вам рассказывают, что писатель не может не писать, посади его на необитаемый остров с гарантией, что он никогда никуда не доберётся и не давай ему бумагу – и не будет он писать. И не умрёт он от этого. Когда-то не было вообще писателей. А человечество всё-таки существовало. Так что к этим метафорам типа «гений и злодейство несовместны» нужно относиться, как к красивым эффектным метафорам. Но за формулу истины их принимать не надо.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ведь они на то и писатели, чтобы красиво говорить метафорами.

М. ВЕЛЛЕР: Сначала – для того чтобы говорить правду. А потом всё остальное. Хотя я признаю, что есть разные точки зрения.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы как-то сказали сами, что люди, которые строят карьеру в мире искусств, знают, что надо льстить всем напропалую, и это даёт определённые результаты. То, что вам нужно льстить, это понятно, мы уже поняли. А вы сами себя льстецом, в связи с тем, что вы как раз в этой творческой профессии работаете, считаете?

М. ВЕЛЛЕР: По-моему, вы страшно творческая личность, потому что вы сразу смешали в кучу кое-что, из этого слепили такое красивое тесто. Его только подрумянить осталось. Когда я сказал, что «в искусстве», то имел я в виду ключевым словом именно карьеру, а не искусство. Потому что для карьеры в любой отрасли деятельности, а карьера означает продвижение по официальной служебной лестнице, по степеням. Карьера – это не открыть шестое измерение, карьера – это стать, допустим, академиком. Конечно, льстят начальству напропалую и стараются льстить всем: собаке дворника, чтоб ласкова была (Молчалин, Грибоедов – какой был умный человек). Так что лесть это такая…

Что касается меня, вы знаете, у меня к минимуму сведено всякое социальное общение и я не вхожу ни в какую социальную структуру.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Всегда так было?

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, да. Я два раза по 9 месяцев работал в газетах. Но один раз это было чисто временно, не знал, когда я наконец вообще уйду, а в другой раз там всё были свои ребята, и друг другу было нечего и горбатого глаза лепить. А в общем и целом я вхожу только в русский PEN-центр, где я тоже очень редко бываю. Случайно очутился. Как-то встретились с директором, предложили, то, сё, почему же ты не, захожу через полгода – вот, говорит, уже готово, давай, типа заплати 100 рублей взноса, вот поэтому я член PEN-центра.

О. ДАНИЛЕВИЧ: До сих пор есть взносы там, кстати говоря.

М. ВЕЛЛЕР: Да, есть, конечно, там же где-то, у Трубной площади. А так в общем и целом кому я должен льстить? – спрашивается в задаче. Я что-то таких людей особо и не знаю.

О. ДАНИЛЕВИЧ: А вдруг кому-то в издательстве, например.

М. ВЕЛЛЕР: Что касается издательства, то издателей интересуют книги с точки зрения получения прибыли или, в отдельных редчайших случаях, престижа без прибыли. Так что ты ему льсти или ты ему не льсти, убыточную книгу он всё равно не издаст, а прибыточную всё равно издаст.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А вы поняли, как создать бестселлер?

М. ВЕЛЛЕР: Знаете, я никогда специально не делал бестселлер. Я всегда делал то, что мне нравилось. И это то, что мне нравилось, иногда раскупалось большим тиражом.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Давайте к рубрике уже плавно.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, перешли мы к нашей рубрике. Первый вопрос, помните, короткие ответы.

М. ВЕЛЛЕР: Нет, не помню.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы вас предупредили до эфира. Что вы скрыли от мамы? Когда-то очень давно что вы скрыли от мамы?

М. ВЕЛЛЕР: Убей меня Бог, я не могу этого вспомнить. Я совершенно искренне не могу этого вспомнить. В нашей семье при самой дружественной, любовной, доброй атмосфере как-то не чересчур глубоко посвящали друг друга в свои душевные дела, надо сказать. Сдержанность уже какая-то в генах. Что я скрыл…

О. ДАНИЛЕВИЧ: Очевидно, многое.

М. ВЕЛЛЕР: Если говорить в смысле какого-то греха, проступка – да не помню я такого.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Сигареты наверняка скрыли.

М. ВЕЛЛЕР: Нет, скажем так, я не ставил родителям в известность. Но они меня об этом не спрашивали.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Второй вопрос: с какой бы блондинкой вы бы смогли изменить своей жене? С любой, даже мифической.

М. ВЕЛЛЕР: Вы знаете, собственно, зачем? Я женился в 37 лет, и с тех пор у меня не было никаких особых позывов и оснований изменять жене, потому что я, вполне понятно, не жил монашеской жизнью, не давал обета аскезы.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: То есть нагулялись уже к тому моменту?

М. ВЕЛЛЕР: В общем, да.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Михаил Иосифович, я напоминаю, что нам нужны очень короткие ответы. Осталось всего лишь 3 вопроса. Самая большая ошибка в жизни.

М. ВЕЛЛЕР: Да не было таких.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: У кого бы вы попросили прощения?

М. ВЕЛЛЕР: У массы людей. У огромного количества за огромное количество вещей.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Кто ваш лучший друг? Последний вопрос.

М. ВЕЛЛЕР: Не могу сейчас назвать, потому что в моём возрасте со старыми лучшими друзьями, к сожалению, редко видишься, и лучшие друзья – это школьные и студенческие годы, конечно.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Спасибо большое. Михаил Веллер был в гостях. Здоровья вам.

О. ДАНИЛЕВИЧ: И ещё наши слушатели, я два последних сообщения зачитаю, если позволите. «Большое спасибо за гостя. Я большой почитатель Веллера», — пишет Андрей, спасатель. «Здоровья вам, спасибо, Михаил Иосифович, что вы особенный, что вы есть», — это 612-й.

М. ВЕЛЛЕР: Спасибо огромное всем.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ольга Данилевич.

О. ДАНИЛЕВИЧ: Катерина Звягинцева.

Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Через неделю услышимся, пока.