Диктатура — это не всегда плохо

Приступ свободы

— Любая империя существует в динамическом равновесии центробежных и центростремительных сил. То есть сильная рука центра хочет собрать воедино в империю столько земель и народов, до скольких дотянется. А национал-демократическая ручонка каждого народа, включённого в эту империю, стремится оттуда вырваться и стать самостоятельной. Поскольку Россия исторически сложилась как империя, то в первом приступе большой свободы с 1 же марта 1917 года Россия мгновенно испытала все прелести перехода от монархии к демократической форме самоуправления. Государство развалилось в одночасье. Зато тут же пошли в рост разнообразные демократические и социалистические партии. И уже через каких-то полтора месяца после падения царизма большевики устами Ленина объявили, что они будут устраивать социалистическую революцию и т. д. Демократическая общественность насторожилась. Да, тогда в изобилии появились экстремисты — скажем, левые эсеры, или анархо-коммунисты, или анархо-синдикалисты. Но при всём их экстремизме они были совершенно согласны с тезисом о ЗАКОННО избираемом Учредительном собрании, дабы страна честным большинством голосов определила путь своего развития. Большевики же заявили прямо с броневика у Финляндского вокзала в Петрограде: будем брать власть. Они попытались взять эту власть 4 (17) июля 1917 года.

Но всё пошло у кого в лес, у кого по дрова. Путч не состоялся. И вот в конце августа 1917-го, уже после того, как захлебнулось июньское наступление на всех фронтах; уже после того, как были опубликованы документы о деятельности Ленина и компании на деньги Германии; уже после того, как Троцкий явился на суд и сел в тюрьму, а Ленин с Зиновьевым скрылись в Разливе, после этого всего боевые генералы Корнилов и Каледин явились к Керенскому и сказали: «Александр Фёдорович, господин премьер! Ваша демократическая мягкотелость страну и народ погубит. Необходимо держать власть твёрдой рукой, необходимо восстановить смерт­ную казнь в воинских частях — вспомните резню офицеров в Крон­штадте. Примите во внимание многочисленнейшие факты убийства офицеров и комиссаров Временного правительства во фронтовых частях. Партии, которые открыто призывают к свержению нынешнего законного строя, следует объявить вне закона. Враги должны быть судимы трибуналом и публично повешены. В противном случае мы прогадим всё!»

Это был решающий час жизни Керенского. Он стоял перед тяжелейшим выбором. Тот самый Керенский, отец которого был директором гимназии, в которой учился Владимир Ильич Ленин. Тот самый Керенский, который окончил юридический факультет не экстерном, как Ульянов-Ленин, а с отличием и в столичном университете. Этот Керенский был проникнут идеями демократии и прав человека насквозь. После долгих мучений и колебаний он сообщил, что нельзя губить молодую и хрупкую ещё русскую демократическую государственность, нельзя нарушать демократические законы, нельзя к святым целям идти грязными, кровавыми, солдафонскими средствами.

Корнилов и Каледин были люди военные. Вышли достаточно из низов. Плюнули и ушли. После чего Корнилов в начале сентября 1917-го двинул войска к Петрограду. Демократ Керенский, который послушал хороших ораторов, умелых партийных демагогов из РСДРП(б), решил, что нет — лучше дать окорот этим солдафонам. Таким образом, было роздано оружие, в том числе и большевистским дружинам. Корниловский мятеж был отбит.

А если предположить — и мысль эта не оставляла меня никогда, — что тот же Керен­ский и те же демократы рядом с ним сумели бы осознать, что в экстремальных, чрезвычайных военно-революционных обстоятельствах действуют только адекватные чрезвычайные меры. Если бы они уничтожили голов­ку партии большевиков, если бы открывшееся уже после переворота, в начале 1918 г. Учредительное собрание не было бы разогнано большевиками, то всё могло сложиться иначе. Судьба Керенского — это горестный и поучительный пример того, как абсолютно честный человек последовательных демократических убеждений в судьбоносный момент не смог осознать, что от него требуется. Не смог осознать, что следует за его демократическими шагами либо его демократическим бездействием. А ведь тогда история страны реально могла бы пойти совсем по другому пути. Это было бы реально демократическое государство с прямым, равным, честным представительством всех сословий, со стремительно развивающейся экономикой, с огромными ресурсами. Правда, это была бы Россия примерно в нынешних её размерах, не больше — потому что Туркестан, Закавказье, Украина, Прибалтика всё равно бы отвалились. Ведь целостностью Советского Союза мы были обязаны всецело большевикам, которые на словах поддерживали право всех народов на самоопределение, помогали им в их борьбе против белых, а затем суровой красной рукой взяли за глотку и вволокли в Союз нерушимый республик свободных, который просуществовал ещё почти 70 лет.

Если предположить, что Керенский оказался бы Пиночетом или генералом Франко — то есть человеком решительным, готовым цену давать и эту цену платить, — тогда мы, вероятно, жили бы в другой стране. Но тогда в этой стране должен был бы быть другой народ. И мы с вами, вероятно, были бы другими.

Однако демократическая власть в условиях русской анархии оказалась не просто слаба — она оказалась во многом недее­способна. Солдатская масса тогда не хотела гибнуть неизвестно за что. Крестьяне не хотели ломать горб и наблюдать процветание землевладельцев-помещиков — и их можно понять. Рабочие не хотели влачить трудности военного быта. И весь народ в целом не хотел смотреть, как спекулянты и поставщики всех мастей грабят бюджет страны и население, стремительно жирея на военных заказах и поставках. Разумеется, большевики смогли взять власть только потому, что власть была уже полуразрушена и демократическими средствами укрепить её было невозможно. Возможно было сделать лишь то, что предлагали Керенскому Каледин и Корнилов: введение жёстких элементов военной диктатуры на переходный период. Переходный период — это пока не будут обеспечены свободные, честные выборы, пока не будет избрано всенародное Учредительное собрание, сформировано законно избранное правительство и создана внятная программа развития страны. После этого Пиночет (или Каледин, или Керенский) может поднести два пальца к козырьку и сказать «большое спасибо» — и удалиться. Но подобного шага демократ Керенский сделать был неспособен.

Демократы не мы?

С годами приходишь к выводу, который удивляет своей, казалось бы, очевидностью: западноевропейские нормы демократии и устройства государства не подходят для России, история которой складывалась иначе, религия которой выглядит иначе, этнический состав которой совершенно иной и ментальность народа тоже во многом иная. Это как Либерии нисколько не помогли американская конституция и американские институты. Она всё равно осталась нищей страной людоедов и коррупционеров. Видимо, западная демократическая модель в России прижиться не может! Потому что сочетание азиатской деспотии со славянской покорностью и терпением дало тот необыкновенный эффект, который часто называется российской самобытностью. Истинная российская демократия — это казачий круг или крестьян­ская община. Когда люди сами и по уму решают свои вопросы и сами несут ответственность за принятые решения. Такой опыт у России есть. И, кстати, порядок на территории казачьих округов был своеобразный, но — совершенный! Никакая станица Кущёвская там была просто невозможна! Западная же демократия у нас не может получиться. Единственный возможный вариант, повторю, — как произошло это в Чили и Испании: через период осмысленной диктатуры прийти к нынешней демократии. К сожалению, у нас диктатура ассоциируется только с самодурством, произволом и абсолютной безнаказанностью.

Ссылка на АиФ