— Расскажите о вашей последней книге.
— Мне очень нравится, что подводники никогда не говорят «последний выход», а летчики – «последний полет». Они употребляют слово «крайний». Мне тоже нравится слово «крайний». Еще слово «новый». Пересказать книгу невозможно, проще прочитать. Но это разговоры о русской и мировой литературе и о смысле литературы вообще. А еще это, я бы сказал, закулисный взгляд на литературу и литераторов. Этим не исчерпывается суть книги, но в самой общей форме.
— Как вы садитесь за очередную книгу?
— По-моему, пишущие люди делятся на две половины: одни не знают, о чем писать, а другие не знают, когда они могут успеть написать все то, что хочется. Я принадлежу ко второй половине. В голове появляется само, а потом выбираю, как в магазине: если зарплата ограничена, ты будешь покупать что-то одно, потому что все сразу невозможно. Вот и я выбираю то, что хочется в данный момент.
— Как вам кажется, у вас лучше получается писать пьесы или рассказы?
— Рассказы. Рассказы мне интереснее, чем пьесы. И поскольку каждый материал сам диктует свою форму, то в жизни гораздо больше материала для рассказов, чем для пьес, по моему мнению.
— Какое произведение было труднее всего писать?
— Это все равно, что спросить, в каком виде спорта труднее всего поставить мировой рекорд. Виды спорта разные, но ставить рекорды одинаково трудно во всех видах.
— У вас есть любимые произведения из тех, что вы написали?
— Чудовищно банальный ответ: это все мои дети. Не знаю. Наверное, нет. Поскольку есть такое мнение, что больше всего любят первенцев, то лично мне внутренне дороже всего, наверное, первый сборник рассказов. Правда, я потратил на него всю первую половину жизни.
— Как вы начали писать?
— Так и хочется ответить: чернилами, ученической ручкой в тетрадке. Я написал об этом всем в книжке «Мое дело». Если совсем начал, то в 5 классе учительница задала написать стихотворение. Никто не умел, но я был очень старательным учеником, как получилось, так и написал. Наверное, с этого.
— Какие книги сами читаете?
— Разные. А еще тоже очень банально: я больше перечитываю, чем читаю, уже довольно давно. А из ранее нечитанного, в основном, это философия, история, мемуары и справочники. По-моему, это несравненно интереснее, познавательнее, содержательнее, чем беллетристика. Я часто повторяю цитату из Курта Воннегута «Колыбели для кошки»: «я никогда не мог понять, зачем люди играют в придуманные игры, когда на свете столько настоящих игр». Мне гораздо интереснее книги о реальных вещах, а не о придуманных.
Перечитываю «Уроки истории», «Синтетическую философию» Спенсера, Историю ВОВ в изложении Суворова, Бешанова и Солонина.
— Часто школьники поздно приходят к чтению. Вы рано начали читать в собственное удовольствие?
— Когда в школе изучают историю классической литературы, школьники лишены живого чтения. Когда-то в старших классах для программы мы читали классику, а для себя — современную молодежную прозу из журнала «Юность». Сейчас происходит то же самое. Классика для школьника, мне кажется, не может быть живая. Это ушедший язык, ушедший материал, ушедшие персонажи, во многом ушедшая проблематика. После школы возвращаются к перечитыванию классики очень немногие люди, которые или подвигаются к этому в силу профессиональных причин, либо уже совсем немногие не просто интеллигентные, но и окололитературные по складу люди, которые в состоянии в это въехать.
Я думаю, что преподавание классической литературы в школе совершено необходимо, потому что без этого нет продления и воспроизводства культурной традиции, а без этого нет народа вообще. Но преподавание должно строиться не фарисейским образом, а живым, нормальным, чтобы не объявлять любого классика идеалом гармоничного человека. В классике были живые люди с массой пороков и недостатков, их тексты гениальны не во всех местах. Если школьник будет получать живое отношение к классике, то и относиться будет по-живому. Об этом отчасти в «Перпендикуляре» и написано.
— Кого из современных авторов, по вашему мнению, нужно включить в школьную программу?
— Сейчас мне трудно об этом сказать, потому что время многое расставляет по иным местам. На рубеже 19-20 веков популярнейшим русским писателем был Боборыкин, он изобрел слово «интеллигент», а интеллигенция в благодарность стала презирать его и сделала все, чтобы он был забыт. В конце 19 века любимейшим поэтом у студенчества был Надсон, сейчас его знают только филологи. Так что я бы воздержался от рецепта. Поколения советских школьников воспитывались на «Как закалялась сталь», «Молодой гвардии» и «Повести о настоящем человеке». История нас рассудит. Посмотрим.
— Не предлагали ли вам включить ваши произведения в школьную программу? Хотелось бы, чтобы вы написали книгу о современной молодежи и для нее.
— Во-первых, я подозреваю, что о молодежи может писать только более-менее молодежь, вряд ли люди старше 38 лет. Чтобы писать для молодежи, люди должны молодежь хорошо знать. Я подозреваю, что мои книги должны приветствоваться скорее людьми молодыми, чем людьми старыми, как и все о жизни, и «Легенды Невского проспекта» должны быть вполне доступны молодежи.
— В чем проявляется недостаток среднего уровня культуры в настоящее время?
— Недостаток культуры всегда проявляется в глупости и хамстве, и наше время — не исключение.
— Почему вы не ставите главный вопрос: «землю – людям»? Мы до сих пор рабы, отученные от частной собственности. Землю, которую веками обрабатывали наши предки сейчас благополучно распродают. А вы поднимаете вопрос об отдаче земли окраин. Почему?
— Пусть спрашивающая попробует что-нибудь посадить на Чукотке и Камчатке, а я посмотрю, как она будет обрабатывать эти земли. Если сегодня раздать людям землю, то большая половина землевладельцев свои участки пропьет, а у остальной половины олигархи вытянут их угрозами и взятками. Раздача или продажа земли должна быть обеспеченна серьезной законодательной базой. Российская Дума в нынешнем составе не способна к созданию эффективной законодательной базы. Поэтому говорить серьезно об отдаче земли людям преждевременно. Пока земли захватывают просто богатые люди.
— Объясните вашу фразу «надо уходить с бесплодных окраин, которые всё равно уже пустые и не приносят никакой пользы». То есть, надо ужаться и спрессоваться до размеров удельного княжества?
— Любая мысль, доведенная до абсурда, есть бред. Оставить Чукотку и Калининградскую область не есть ужаться до переделов княжества. Но уйти оттуда не самоцель. Самоцель — воссоединиться с Белоруссией, левобережной Украиной, Крымом, Северным Казахстаном, с известной частью Средней Азии. Поскольку со своими нынешними людскими, моральными и финансовыми ресурсами Россия сделать этого не может, нет смыла распылять силы и средства на окраины, вместо того чтобы сосредоточить усилия на главном, исконном, жизненно необходимом.
— Вы следите за политикой? Знаете, что сейчас происходит в Севастополе?
— Я мало слежу, потому что новости по телевидению и в газетах приблизились к брежневским стандартам: встретились и имели беседу. Не говорится, о чем речь, основные факторы замалчиваются, нет смысла читать перечисление фактов. Я высказывался многократно, что отдача Крыма и Севастополя, Донбасса, еще ряда районов было глупостью, жадностью и государственным преступлением.
— Как думаете, во что выльются наши отношения с Грузией?
— Советский союз и Китай, и ООН тоже лет 50 не признавали Тайвань. Де факто он существовал и даже процветал. Хотя Китай считал это незаконно оккупированными отщепенцами китайскими территориями. Точно так же Абхазия и Осетия давно маленькие независимые республики, Грузия еще 100 лет будет считать, что это ее часть, а мы будем мычать и делать неопределенные телодвижения. Это продлится бесконечно долго, пока что-то кардинально не изменится в России. Если бы у руководства Росси в сюжете утопического романа стоял товарищ Сталин, то и Грузия была бы наша, и там были бы демонстрации с криками «Великому Сталину ура!» Поскольку ни один курс и сама Грузия не вечны, и еще неизвестно, что захочет Турция, как только развалится ООН, то пока все будет тихо булькать. Меня возмущает, что Россия продолжает поставлять Грузии газ по ничтожным ценам, ибо иначе грузины не пропустят газ в Армению.
— Считаете ли вы Победу в ВОВ полной и окончательной?
— Победа в ВОВ, разумеется, была полной и окончательной. Другой вопрос, что ни одни границы не бывают вечными, и ни одно государство не существует навсегда. Все великие государства одерживали многие великие победы, а потом исчезали в никуда. Когда-нибудь и Россия исчезнет, и Солнечная система исчезнет. Дело только во времени. Оптимист отличается от пессимиста только взглядами на сроки конца света. Если завтра — то пессимист, если через миллиард лет — то оптимист. Ревизия результата победы в ВОВ — это только вопрос времени, но для живущих сегодня это окончательно.
— Если существующие ныне государства начнут исчезать, у России есть шанс продержаться дольше остальных?
— Разумеется, нет. Появляются новые молодые государства с более эффективными отношениями между людьми и социальными группами. Кто может представить себе глобус, где есть Россия, а остальные — толпы дикарей или хилых вырожденцев, которые не могут прокормиться и постоять за себя? Сегодня поднимается исламский Средний Восток, Китай, неизвестно еще, что покажет непохожая на Запад страна Индия, что получится из Латинской Америки. Мы ничем не отличаемся от остальных, каждому свое время.
— То есть когда Латинская Америка будет процветать, России уже не будет?
— Когда Греция процветала, Рим был бандитским поселком. Когда Рим процветал, о славянах никто не слышал. Все течет, все изменяется, сказал Гераклит, который бросался в прохожих грязью и считал окружающих идиотами.
— Так всё-таки распад СССР — это некая объективная реальность или продуманное, организованное и реализованное действо?
— СССР был слишком огромной империей, в которой было слишком много внутренних противоречий и скрытых и явных внешних конфликтов. Разумеется, НАТО, США, весь демократический Запад мечтал о том, чтобы СССР рухнул, и эта огромная, до зубов вооруженная империя перестала грозить миру и открыто декларировать планы коммунизации всего глобуса. Западные разведки и западные политики работали на крушение СССР как могли, а советские разведки и советские политики как могли работали на крушение Запада. Это называется симметричные меры. Но рухнуть может только то, что сгнило изнутри. Яблоню с зелеными яблоками можно трясти до посинения, ничего не упадет. А когда созреют, начинают падать сами. Вот и мы упали сами, хотя нас еще не потрясли.
— Нужно ли помогать перебраться в Россию всем желающим бывшим гражданам СССР. И если нужно, то как это сделать с меньшими затратами труда и времени?
— Вне всякого сомнения, это очень нужно. О наименьших затратах нет смысла говорить, потому что люди — это главное в любой стране. Соотечественники, возвращающиеся в Россию, в первую очередь будут работать и растить детей. А деньги на обустройство их в первое время у нас сейчас есть в избытке. Я полагаю политику государства по приему мигрантов как рабочей силы самоубийственной и преступной. Если крошечный Израиль на бесплодной земле мог принимать в год до 5-10% от всего населения собственной страны, то Россия в течение 4-5 лет может принять 10-20 млн человек без всякого труда и кардинально изменить демографическую проблему. Все отговорки о большой трудности или невозможности решения этого вопроса быстро и эффективно идут только от нежелания трудиться на благо страны и от желания туже набивать свои карманы.
— Зачем становиться флагманами современной цивилизации? Может, хватит спасать мир? Пусть он сам себя спасет. Или пусть красота его спасает. А мы пока займемся своими делами.
— Вот если сегодня Россия всерьез и по-умному займется своими делами, то она и станет флагманом мировой цивилизации.
— Как бы Вы могли прокомментировать тот факт, что полная бюджетная ставка доцента государственного технического университета составляет около 8 тыс. руб., а профессора около 12,5 тыс. руб.? Для сравнения: молодой выпускник вуза на заводе получает уже немножко больше — на меньшее его не заманишь.
— «Расстрелять, — отчетливо проговорил пьяный офицер» (Алексей Толстой). Я рассматриваю это как государственное преступление. Когда десятки миллиардов долларов, которые страна не заработала, которые идут от цен на нефть, вкладываются в систему ипотечных банков и фирм США, а потом ипотечные ставки вдвое просаживаются, и мы теряем сотни миллиардов долларов, но бюджетники получают нищенские зарплаты, я вспоминаю Наполеона: «Это хуже, чем преступление, это ошибка». Страна, которая останется без науки, обречена на колониальное существование. Все, что идет на уничтожение науки, нужно расценивать как вольное или невольное государственное преступление.
— У вас было столько предложений, которые как-то могли улучшить жизнь, а есть ли какая-то реакция от властей?
— Есть. Самое удивительное, что есть. Совершенно жесткая, честная, книга «Великий последний шанс» не только не явилась поводом для моей посадки или высылки, но, напротив, была совершенно положительно оценена на всех уровнях, включая членов президентской администрации. То есть я написал то, что хотел, и мне за это ничего не было. Несколько лет назад, когда Владислав Сурков произносил установочный доклад на встрече с союзной молодежью, я читал его речь в полном виде в какой-то газете, и там были две моих цитаты, правда, без кавычек. Туда их вставил или он сам, или его спичрайтер. Когда Путин озвучивал намерение реализовать программу возвращения соотечественников или программы по обеспечению офицеров жильем, я думал, что, вероятно, он это читал и делает то, что я и написал, хотя это могут быть простые совпадения. Но я надписывал ему эту книгу, правда, не лично, а через общего знакомого.
— Вы много путешествовали, в какую страну хотели бы съездить и почему?
— Я много шлялся, когда была советская власть и одновременно я был молод и беден. Сегодня путешествий нет. Ты обращаешься к туроператорам, все оплачено, все предусмотрено. Если хочешь охотиться в Африке, будут слуги, оруженосцы, повар. Это не путешествие, это туризм, а он всегда мне был неинтересен. Это вроде телевизора, только живьем.
Я никогда не был в Японии, хотя мне там было бы нужно одно: положить хризантему на могилу гениального писателя Акутагавы Рюноскэ. И в Сан-Франциско хотел бы побывать на могиле Джека Лондона. И в Южной Африке, потому что великая эпоха англо-бурских войн породила начало новой литературе, ими начался 20 век, это очень мифологизированная земля. Сегодня эту цивилизацию спускает в унитаз африканское большинство Нельсона Манделы. Не знаю, что мне нужно на Таити, там большая влажность, но тоже было бы интересно. Но это все не путешествие. Если ты знаешь, что у тебя всегда найдутся деньги на билет, на отель, на питание, интерес во многом пропадает.
— Вы сказали «я был молод и беден». Сейчас вы богаты?
— По сравнению с олигархами я просто голодранец. Я живу на проспекте Мира, у меня нет дачи, особняка, даже машины, вообще ничего нет. Правда, я в состоянии ее купить, но мне не хочется по Москве на ней ездить. А по сравнению с тем, что я был, или с теми, кто получает 200-300 долларов в месяц, я богат.
— Когда ждать от вас мемуаров?
— Я сам от себя жду их уже много лет. Лет 10 назад я начал писать книгу мемуарного характера, но жена недовольно сказала, что мне еще рано писать мемуары, а потом один друг сказал, что мемуары надо писать не тогда, когда состаришься, а тогда, когда еще память не отшибло. Вот я и раздумываю, когда их напишу. Очень хочется.
Оставьте первый коментарий